Филумена Мартурано (др.)

Снова появляются три молодых человека. Им немного не по себе. Делают несколько шагов вперед по комнате. Из глубины одновременно выходит Розалия с подносом, на котором стоят три чашки кофе. Она понимает деликатность минуты и, молча поставив поднос на столик, подходит к Филумене.

(Сыновьям, откровенно.) Дети, вы уже взрослые люди! Выслушайте меня! (Показывает на Доменико и Ночелла.) В этом мире законов и прав живут люди… В этом мире защищаются бумагой и чернилами. Здесь живут Доменико Сориано и адвокат. Здесь же живу и я (показывает на себя). Филумена Мартурано, которая не умеет плакать, женщина, у которой свои законы. Доменико Сориано всегда твердил мне: «Видел ли кто-нибудь хоть раз слезы в этих глазах?» Нет у меня слез… смотрите! (С иронией.) Разве нищая имеет право на слезы? (Устремив глаза на молодых людей.) Вы же — мои сыновья!

ДОМЕНИКО. Филуме!

ФИЛУМЕНА(решительно). Кто ты такой, чтобы запретить сказать моим детям, что они моя плоть, моя кровь? (К Ночелла.) Адвокат, ваш закон разрешает это или нет?.. (Более угрожающе, чем взволнованно.) Вы — мои дети! Филумена Мартурано все сказала. Вы молоды, сумейте же понять все, что здесь обо мне говорили.

Все трое стоят, словно каменные, Умберто бледен, Риккардо опустил глаза, словно от стыда, Микеле растроган и удивлен, на его лице волнение.

Не буду говорить, как я сейчас живу, но расскажу всем, как жила до семнадцати лет. (Пауза.) Адвокат, известны вам трущобы… (отчеканивая) эти подвалы… на Сан — Джованьелло, на Верджине, Фурчелле, виа Трибунале, Паллунетто? Мрачные, полные копоти, набитые битком людьми. Летом там нечем дышать от жары, а зимой зубы стучат от холода… Даже в полдень туда не проникает дневной свет… Сколько народу ютится там! Дышать нечем, но все же лучше духота, чем холод. Вот в одном из таких подвалов в переулке Сан — Либорио я и жила вместе с семьей. Сколько нас там было? Целая толпа! Что было с моей семьей, что с ней потом стало, я не знаю… И не хочу знать. Не помню!.. Друг на друга не смотрят. Эти просящие глаза, постоянные драки… Ложились спать, не говорили «доброй ночи!» А просыпаясь, никто не говорил друг другу «доброе утро!» Помню только одно ласковое слово, которое сказал мне отец… Вспоминаю об этом теперь, и меня охватывает дрожь… Мне было тринадцать лет. «Ты растешь, — сказал он, — и живешь здесь не только для того, чтобы есть». А духота какая!.. Ночью закрывали дверь, и нечем было дышать… Вечером садились за стол… Одна большая тарелка и куча вилок. Может быть, мне казалось, но каждый раз, когда я брала на вилку кусок, я чувствовала на себе взгляд. Будто я воровала!.. Мне исполнилось семнадцать… Я смотрела на проходивших девушек — на них были красивые платья, туфли… Они шли под руку с женихами. Однажды вечером я встретила подругу, она жила рядом с нами, но хорошо одевалась… Тогда я думала, что в этом — самое большое счастье… Я говорила себе: «Та-ка — я… та-ка — я… та-ка — я…». Я не спала всю ночь… А духота… духота… И я познакомилась с тобой!

Доменико вздрагивает.

Там, ты помнишь?.. Тот «дом» казался мне королевским дворцом… Ночью возвращалась в переулок Сан — Либорио, и сердце бешено стучало. Я думала: «Теперь никто не посмотрит на меня, выгонят из дому!» Но никто ничего не сказал; наоборот, кто-то подвинул стул, кто-то произнес ласковое слово… На меня смотрели, как на человека выше их, с уважением… Только у мамы, когда она поздоровалась, я заметила в глазах слезы… Больше я домой не возвращалась! (Почти кричит.) Я не убила моих детей! Семья… моя семья! Двадцать пять лет я думаю только о семье! (Сыновьям.) Я вырастила вас, сделала вас людьми, обкрадывала его… (показывает на Доменико) чтобы воспитать вас.

МИКЕЛЕ(взволнованный, подходит к матери). Все хорошо, хватит уже! (Все сильнее волнуется.) Ты сделала больше, чем могла.

УМБЕРТО(подходит к матери, серьезно). Хотелось бы сказать многое, но сейчас мне трудно говорить. Я напишу вам письмо.

ФИЛУМЕНА. Я не умею читать.

УМБЕРТО. Я сам прочту его вам.

Пауза.

ФИЛУМЕНА(смотрит на Риккардо, ожидая, что тот подойдет к ней, но он, не сказав ни слова, уходит). А, ушел…