Финансист

У меня вырвался смех, такой громкий, что распугал всех птиц в округе. Я пыталась уложить у себя в голове то, что он сказал.

– Так это был ты?

Кен кивнул.

– Но… – Я попыталась восстановить в памяти тот день, когда Кен с Алленом пришли ко мне в магазин. – Но, Кен, мы же тогда даже еще не целовались. Я даже не была твоей подружкой.

Пожав плечами, Кен опустил глаза.

– Оно тебе понравилось, а ты нравилась мне. Я не знал, зачем я это делаю, но я подумал, что у меня есть двенадцать месяцев на то, чтобы разобраться.

– Без процентов, – хихикнула я.

– Без процентов, – улыбнулся Кен, опуская свои аквамариновые глаза.

– Эй, вы двое, смотрите сюда! – крикнула женщина с моей камерой, утирая салфеткой затуманившиеся глаза.

Я обхватила своего жениха за талию, мы повернулись и улыбнулись для нашей первой фотографии в качестве мистера и миссис Истон. И, как будто всего этого было недостаточно, Кен сделал еще одну вещь, на которую я уже и не надеялась.

Он поцеловал меня на фоне замка.

39

Июнь 2005-го

Утром собственной свадьбы я встала на весы, как делала каждый божий день после того, как пописала, чтобы быть уверенной, что облегчилась как только возможно, и цифра, которая замигала мне с табло, была даже еще прекраснее, чем тот факт, что я вот-вот стану миссис Брук Бредли Истон.

Сорок килограммов.

Сорок чертовых килограммов.

Так вышло, что время между тем, как Кен сделал мне предложение, и собственно свадьбой оказалось самым напряженным во всей моей жизни. Я знала, что родители не смогут оплатить мою свадьбу, и знала, что мой жених скорее исполнит национальный гимн в прямом телеэфире, чем спустит на празднество несколько тысяч долларов, так что мне пришлось самой планировать и оплачивать все это чертово мероприятие.

Чтобы собрать деньги, я сменила свою работу в магазине на полную ставку преподавателя в специальном подготовительном классе для дошкольников с расстройством аутистического спектра. У меня не было подготовки. У меня даже не было необходимой учительской степени. Но я достаточно много знала про аутизм из своей курсовой работы по психологии и сумела сдать экзамен штата, а в области настолько не хватало специалистов на эту должность, что я ее получила.

И тут же поняла, почему никто другой туда не стремился.

Каждое утро я вставала и наводила на лице полный макияж, и каждое утро я размазывала его слезами по пути на работу, зная, что следующие шесть часов меня там будут бить, пинать, оплевывать, пачкать соплями, на меня будут орать, мне будут сопротивляться, от меня будут убегать и на меня не будут реагировать. Мне выдали девять милых, прелестных, заметно отстающих в развитии маленьких мальчиков и сказали, что я должна научить их разговаривать. Я должна привить им базовые навыки обучения. Я должна научить их пользоваться ножницами, писать свое имя, есть ложкой и вилкой, ходить в туалет, самостоятельно мыть руки, минимально общаться с другими и сидеть за столом дольше пяти минут. И я должна была сделать это, невзирая на их агрессию, различные предубеждения, страхи и полное отсутствие опыта.

А потом, после этого утомительного, выматывающего душу, но жизнеутверждающего рабочего дня я должна была, прорвавшись сквозь пробки в центр города, провести остаток дня за учебой, работая над степенью магистра школьной психологии.

А потом, как будто всего этого было мало, я потеряла своих ирландских бабушку и дедушку и еще дядю, с которым была очень близка, и все это за несколько месяцев до свадьбы.

Мое свадебное платье было нулевого размера, и на последней примерке его пришлось дополнительно ушивать. Этот пятнадцатикилограммовый шар из тюля оставлял синяки на моих торчащих тазовых костях и отчаянно прилипал к грудной клетке, потому что это были единственные выпуклости моего организма, на которых он мог держаться. Но я, несмотря на свой вид, была счастлива. Я была счастлива в своих отношениях, и довольна своими оценками, и рада, что мои дошкольники добились к концу года потрясающего прогресса, и горда, что была такой худой, и в восторге, что день моей свадьбы наконец наступил. Конечно, я была вымотана до предела, и плакала в машине каждый день, и иногда падала в обморок от голода, и постоянно дрожала, и у меня лезли волосы, а мои ноги время от времени немели и покрывались синяками, но это была цена, заплаченная мною за успех.

«И оно того стоило, – говорила я себе. – Ты только посмотри, сколько всего ты добилась!»

Я была больна, страшно больна, но никто об этом не знал. Когда заходил разговор о моем весе, я все списывала на стресс. Когда мне приходилось есть вместе с другими людьми, я ела. А потом старалась побыстрее куда-нибудь смыться и все выблевать. Я никогда не рассказывала Кену, что была в больнице из-за анорексии. Потому что со мной все в порядке. У меня все под контролем.

Коне-е-е-ечно.