Она дрожит в моих объятиях, и я со слезами на глазах вдыхаю ее аромат. Опасность была близка, очень близка, и оба это знаем. Последние семь лет воплощали в жизнь тысячи грез – в основном мои, – и ни разу она не выразила недовольство. Ссорились так же часто, как и занимались любовью. Переезжали двенадцать раз, уворачивались от пуль, теряли друзей, боролись за правое дело вместе, бок о бок – и то была самая крупная битва из многих. Сталкивались с немалыми трудностями, чувствовали себя поверженными, приходили в себя и с триумфом возвращались. Напропалую пользовались нашим положением, устраивая очные ставки самым опасным целям – чаще всего это были коррумпированные корпорации и конгломераты СМИ, контролируемые силовыми ведомствами. С помощью Сесилии Молли внедрила несколько программ и приняла законопроекты, направленные на предоставление помощи тем, кому повезло меньше нашего.
Мы сражались, и битва велась не на жизнь, а на смерть. Однако мы многого достигли и – самое главное – остались невредимы. Престон правил оба срока, проявив железную волю, и при поддержке правительства и народа нам удалось избавиться от большого количества всякого отребья. Последние семь лет я задался целью уничтожить террористов, которые приобрели дурную славу во второй год правления Престона. Врагов, которые заявили о себе несколько лет назад, когда я сидел на диване в Вирджинии во время снегопада. Когда по коже пробежал холодок, и меня, будто ударом молнии, захватил знакомый запал, я понял, понял, черт возьми, что поставлю себе цель избавить мир от этих подонков, даже если мне самому придется выслеживать их и уничтожать.
И два дня назад с помощью военного ведомства США мы убили пять главарей, ответственных за террористическое движение, а потом обезвредили и упрятали в тюрьму остальных ключевых игроков. И когда эта война официально закончилась, когда угроза была устранена и мы с братьями, поднявшись в воздух, переглянулись и с облегчением выдохнули, мы пришли к выводу, что война, которую мы начали много лет назад, завершилась и для нас.
Мы выполнили задачу, рисковали своими жизнями и жизнями тех, кого любили так сильно, что приняли решение вернуть контроль над коррумпированным правительством. Мы выиграли столько битв, что наши старания вряд ли можно считать провальными. И мы сражались за тех людей, которыми когда-то были сами и станем снова: Сесилию, дочь матери-одиночки, с трудом сводящей концы с концами, и меня, мальчика, ставшего сиротой из-за жадного бизнесмена, у которого, как оказалось, сердце такое же большое, как у меня. Наши миры схлестнулись, и мы обнаружили иную реальность. Ту, ради которой трудились всю свою жизнь.
Еще есть Вороны, которые могут либо продолжить наше наследие, либо дать ему исчезнуть – выбор за ними.
Горькая правда заключается в том, что уже надвигается новая и невидимая угроза, потому что они никогда не закончатся. Никто не сможет править миром. В противостоянии добра и зла всегда будут две стороны, два оппонента.
– Тобиас, я правильно тебя поняла? – Сесилия смотрит на меня своими голубыми глазами, ищет ответ, для чего мы здесь, и он ей известен, но я понимаю, что ей нужно самой это услышать.
– Это значит, что мы ведем переговоры, – хрипло шепчу я. – Извини, trésor. Прости, что напугал тебя. – Она отстраняется, и по синякам у нее под глазами четко вижу, как сильно заставил ее волноваться.
– Шон? – спрашивает она дрожащим голосом, страшась ответа, и водит ладонями по моей груди.
– Он жив. Через несколько часов приземлится в Шарлотт. Он полностью оправится. Все живы.
Она кивает и заметно успокаивается, продолжая водить руками.
– Хорошо, – кивает Сесилия. – Хорошо.
– Я же говорил, что все будет…
– Не успокаивай меня! Я теряю рассудок после семи гребаных лет! Тобиас, однажды наше везение кончится – ты еле выкарабкался. Сколько раз тебе придется рисковать жизнью, чтобы довести до конца свои безумные планы? – кричит она, глядя на меня так, словно я только что упал с игрового комплекса на школьной площадке. Сесилия проводит пальцем по порезу у меня под глазом, и я хватаю ее за руку, запечатлев поцелуй на кисти.
– Сесилия, мы их взяли. Взяли. У нас все получилось, родная.
Она пристально смотрит на меня, приоткрыв рот от моего признания.
– Правда, все кончилось?
– Да, все кончилось.
Она громко выдыхает от облегчения.
– По пути к летной полосе мы потеряли сигнал. Черт, мы бежали к самолету, когда я отправил тебе то сообщение. Нас задержали на границе на целый, мать его, день, пока Тайлер не разобрался. А когда я смог с тобой связаться, ты уже была в самолете.
– Француз, если бы ты хотел со мной связаться, тогда, возможно, не выставил бы себя каким-то глупым Рэмбо! Ты слишком стар, чтобы так рисковать!
Не удержавшись, запрокидываю голову и смеюсь так сильно, что в ответ получаю два сердитых удара кулачком. Хватаю ее за руки, чтобы пресечь эту атаку, и Сесилия нехотя улыбается.
– Господи, я тебя ненавижу.
– Я тоже тебя люблю. И сколько еще раз мне наглядно показывать, что я нихрена не старый?