В конце января буржуазия начала наступление на рабочих. На это наша социал-демократическая партия ответила резолюцией. Предпосылки резолюции, как внутренние, так и внешнеполитические, были на этот раз рабочему классу менее благоприятны, чем в ноябре. Правда, эти предпосылки при вступлении на путь революции было трудно учесть. Но у рабочего класса и рабочей партии не было теперь иного выхода. Часть рабочих оказала бы, во всяком случае, вооруженное сопротивление, и тысячи были бы убиты. Отказ нашей партии от борьбы вряд ли спас бы даже наши организации, но фронт рабочих этот отказ уже с самого начала безвозвратно разрушил бы, и в то же время он означал бы поддержку кровавой диктатуры буржуазии. До этого ни мы, ни наша партия не унизились. Всё рабочее движение, как политическое, так и профессиональное, выступило на борьбу, почти как один человек, повсюду, где это было лишь возможно.
Но мы не представляли себе ясно характера даже этой своей пролетарской резолюции и её задач. Так как вооруженная борьба являлась для нас лишь неизбежным злом, то мы, руководя революцией, не обратили на организацию борьбы такого серьезного внимания, как на законодательство и организацию правления. Уже самое вступление в гражданскую войну произошло очень неорганизованно и в течение всей первой важной недели значительная часть рабочей боевой силы осталась неиспользованною не только из-за недостатка оружия, но так же отчасти и из за недостатка порядка. И если потом, во время резолюции, в течение нескольких недель была всё же создана Красная армия, достигающая приблизительно 75,000 человек, на территории, на которой проживала едва половина из трехмиллионного населения страны, в стране, в которой в течение 15 лет не было никакого своего войска, и в которой в распоряжении рабочего класса не было почти совсем лиц получивших военное образование или вообще знакомых с военной техникой, то это безусловно являлось доказательством развития общих организаторских способностей нашего рабочего класса, чем военно-организаторского чудотворства нашего революционного правительства.
В политическом же отношении наше революционное правительство старалось долгое время скорее прямо задержать, чем развить внутреннее стремление революции к определенной пролетарской диктатуре и социализму. То, что мелькало перед нашими глазами, как непосредственная цель революции, не была социализация, а социальная реформа, не уничтожение буржуазного государства и установление власти пролетариата, а лишь исправление буржуазного государства на основании демократических иллюзий, не “перманентная революция”, на которую указывал Маркс, а скорейшее освобождение от революции, как от тяжёлого кошмара: