Дипломатка пригласила их за стол для заседаний с конца от окна, а сама села не в торце стола, как это любят делать начальники, а напротив всех троих мужчин: крайний — дипломат, как прозвал его Колотай, потом он сам, Колотай, и рядом — Юхан. Колотай время от времени поглядывал на Юхана и хотел прочитать на его лице хоть толику тех чувств, которые сегодня, сейчас, бушевали в его груди, но Юхан казался слишком спокойным, можно было подумать, что ему немного скучно в этой новой для него компании и в таком необычном месте, как советское посольство. И если внешне он выглядел спокойным и даже безразличным, то в голове у него, наверняка, роились тревожные мысли: а что, если их здесь арестуют и отправят неизвестно куда? Это — Колотая, а его могут, в лучшем случае, сделать заложником, чтобы потом обменять на какого–нибудь советского пленного высокого ранга, которые, хоть и редко, но попадали в плен финнам.
— Ну вот, теперь расскажи, мой однофамилец, как ты сюда попал, — обратилась к Колотаю дипломатка.
Колотай посмотрел на Юхана, чтобы заразиться его выдержкой и спокойствием, но волнение не проходило, руки стали потными, дрожали.
— Если коротко, то меня мобилизовали в конце прошлого года, взяли с третьего курса Минского института физкультуры. Нас, таких как я, немного научили стрелять и отправили в Финляндию. Война уже шла. В начале наша часть имела успех, а потом пошли неудачи. Пехотный полк попал в окружение, наша лыжная бригада пошла его выручать, но сама попала в ловушку… Нас почти всех перебили… Живые попали в плен, я тоже…
Колотай чувствовал себя, как на экзамене: лоб покрылся испариной, язык спотыкался на ровном месте. Он сделал короткую передышку, которую тут же использовала хозяйка: попросила секретаршу принести чай.
Колотай стал рассказывать дальше: как попал в плен, как его потом забрал к себе финн Якоб Хапайнен, как они вместе с сыном Хапайнена Юханом — «вот он перед вами», — объяснил Колотай и этим вогнал в краску спокойного Юхана, хотя тот, возможно, и не все понимал, что говорит Колотай, — они вместе стали тренироваться, ходить на лыжах, чтобы потом махнуть за границу, в Швецию. Старался говорить коротко, но получалось долго, как–то путано.
Коллонтай иногда вставляла вопрос, он отходил от главной линии, сворачивал, потом снова возвращался.
— Страшно ли на войне? — спросила у него дипломатка.
— Страшно, особенно в начале, — ответил он. — Но если сразу не убило, то думаешь, что и потом не убьют. К этому как–то привыкаешь и тянешь свою лямку дальше.
Секретарша принесла чай на подносе, кусковой сахар и пряники в блюдце. Они пили, разговаривали, даже спорили. Хозяйка говорила с Юханом по–шведски. Оказывается, она здесь давно работает и знает язык в совершенстве.
После чая она захотела посмотреть их документы. Юхан показал свой финский паспорт, справку на имя отца как хозяина–собственника пленного Колотая. Просмотрев все, она тяжело вздохнула и сказала словно сама себе:
— Трудно во все это поверить. Но что поделать? Надеюсь на вашу совесть. — И Колотаю: — А куда девалась буква «н» в твоей фамилии? Или ее вообще не было?
Колотай не захотел ее разочаровывать и сказал дипломатично — недаром оказался среди дипломатов:
— Видно, когда–то она и была, а потом писарь сделал ошибку — и пошло без «н». Это наша белорусская фамилия, она у нас встречается довольно часто.
— Может и так, — задумчиво согласилась дипломатка. — Мои корни где–то у вас в Беларуси… Я там была в Могилеве в войну, мой отец служил в ставке Верховного командования при Николае II. Это было страшное время… И по–своему интересное… Но погибло много людей. Теперь начинается что–то похожее… Результаты тяжело предвидеть… Но вернемся к нашей встрече. Я рада, что увидела своего земляка, рада буду помочь ему вернуться на Родину, хотя не знаю, как его там встретят… Будем надеяться на лучшее…
Колотай слушал ее слова, и ему становилось легче дышать, он почувствовал, как будто тяжелый камень скатился с его души. Неужели и правда, он вернется домой? Неужели может произойти такое чудо?
— Теперь с Хапайненом, — продолжала Коллонтай. — Мы ему ничем не можем помочь, пусть решает все сам, тем более, что у него есть здесь родственники.
И она снова заговорила с Юханом по–шведски, он слушал, иногда кивал головой, время от времени вставлял слово–другое и снова слушал. Наконец улыбнулся скупо и сказал по–шведски:
— Так фёр дэ йертлига муттагандэт, — и склонил голову.
— Да вар со литэ, — ответила она тоже с улыбкой.
Колотай догадался, что это были слова прощания или благодарности Юхана за прием, который им оказали. Теперь момент прощания наступил и для них, а они как–то и не думали, что такое может произойти, да еще так скоро. Они вышли на крыльцо, постояли, глядя друг другу в лицо. Что и говорить, их сдружила общая опасность, которую они пережили вместе. Поэтому в душе оба ценили это, им было тяжело, вот так, ни с того ни с сего, расстаться и, возможно, даже навсегда. Но так складывались обстоятельства, и хорошо, что не хуже.
Они обнялись, как братья, потом пожали друг другу руки: