Финский дом

Журналист пишет, а веселый краснощекий майор диктует:

– «Гуманоид» – офицер по работе с личным составом, ну по-прежнему – замполит.

Военные – еще один майор и полковник захихикали.

– «Фэйсы», продолжал диктовать майор, – это сотрудники ФСБ. «Финик» – финансист. «Коробочка» – танк. «Самовар» – левый, то есть незаконный нефтеперегонный завод.

– Кстати! – перебил майора полковник. – Мы вчера один такой рванули недалеко здесь. Так когда мы заряд закладывали, подъезжает к нам мужичок – чеченец. Говорит, мол, сколько хотите, чтоб не взрывать. Я говорю: сто тысяч долларов. Он подумал и говорит: не-ет, ребята, говорит, проще новый построить. Хотите двадцать тысяч?..

– Дальше: «шайтан-труба» – это гранатомет. «Санаторий» – госпиталь. «Карандаш» – солдат…

– Пушечное мясо они, а не карандаши, – вновь вмешался полковник. И помолчав, добавил:

– Они, солдатики, мясо и кровь армии. А мы, офицеры, ее мозг.

– Мозг армии, – не согласился второй, до этого молчавший майор, – Главнокомандующий, а генералы – мозжечок…

– А офицеры? – недовольно, но с показной иронией спросил полковник.

– А офицеры – рефлексы армии. Все – от старлея до полковника – нервная система.

– Ну, тогда я знаю, кто в этом организме прапорщики, – встрял в систематизацию первый майор.

– Поручик Ржевский – молчать! – крикнул полковник, и снова все засмеялись…

Когда водка была допита, второй майор ушел, предупредив, чтоб его не ждали.

Журналист и оставшийся майор легли – журналист листал в постели дневник, майор шелестел газетой. Полковник долго ходил по комнате.

– Маловато мы, ребята, отметили! – наконец сказал он. – Может, у кого еще есть?

– Не осталось, товарищ полковник, – отозвался майор, журналист промолчал.

Полковник был здесь чужим, присланным из центральной комендатуры надзирать за законностью обращения с задержанными, его недолюбливали, и он это чувствовал. Он походил еще немного по комнате, повздыхал и, наконец, вышел…

Полковник вернулся поздно ночью. Тяжело шагая, отфыркиваясь и спотыкаясь о каждую ступеньку, он добрался до комнаты. Не включая света, едва видимый в отблесках красного огня из печурки, разделся и грузно свалился в кровать. Кровать недовольно заскрипела, и начавший было засыпать журналист, с ужасом увидел, как полковник достал из-за кровати свой автомат, вставил рожок и передернул затвор. Майор на соседней кровати затаил дыхание.

– А то мало ли что, – невнятно пробормотал полковник, и, положив автомат на пол, снова повалился в постель. Через минуту он уже храпел. Журналист увидел, как майор осторожно выскользнул из кровати, подобрался к койке полковника и аккуратно поднял автомат. Отсоединив рожок, он выбросил патрон из ствола и положил автомат на место…

Заметив, что журналист не спит, тихо сказал:

– Вот так почти каждую ночь. Дошел до того, что ходит по солдатским палаткам и клянчит выпить. Офицеры уж с ним стараются не кушать вместе…

Он хотел еще сказать, что такие вот, мол, позорят армию и офицерство, что таких гнать надо, что от них ничего, кроме вреда и разложения, но как-то почувствовал, что ничего говорить не надо, что журналист и сам все это понимает и чувствует.

Сон ушел, и журналист долго лежал с открытыми глазами, вспоминая и переживая все, что видел и слышал за последние дни.

Уже в полусне мне привиделось только что взорванное здание мэрии, машины скорой помощи и МЧС, носилки с убитыми и ранеными. Толпа вокруг оцепления бурлила и шумела, плакала чеченка в черном платке, бледные бойцы оцепления напряженно вглядывались в бородатые лица, мелькавшие в толпе среди женских лиц. И показалось, что мелькнуло в толпе полузабытое, а может просто придуманное детской памятью лицо отца с фотокарточки. «А ведь я наполовину чеченец, – неожиданно признался я сам себе. – Выходит, русский во мне победил чеченца… А если бы я жил с отцом?..»

Русик