Финт хвостом

– Тысячу лет назад кошки собирались у этого холма. Здесь они встречались и обсуждали свои дела. А потом расходились. Это место принадлежало им. Оно и сейчас принадлежит им. Но против нас они не возражают.

– Почему?

– Потому, что я люблю тебя, – сказала она и в первый раз поцеловала меня.

Когда я снова взглянул вокруг минут десять спустя, рядом с нами сидели всего две кошки. Я покрепче прижал к себе Элис и подумал, что я абсолютно и невероятно счастлив.

– А что, это все была правда? – спросил я, как малыш, услышавший сказку.

– Нет, – улыбнулась Элис. – Это была просто старая история. – Она потерлась носом о мой нос, и мы снова прильнули друг к другу.

В два часа ночи я осознал, что мне придется возвращаться домой. Мы встали и медленно пошли обратно к дороге. Я стоял, дрожа, пока мы ждали мини-такси, потом слушал театральные вздохи водителя, пока мы с Элис прощались, и махал рукой, пока такси не скрылось из вида. Потом я повернулся и пошел по улице к дому.

Только повернув к дому и увидев, что в окнах все еще горит свет, я понял, что этот вечер был реальностью. Я поднялся на крыльцо, дверь открылась – Нэнси стояла на пороге в халате. Вид у нее был сердитый и испуганный:

– Где тебя черти носят? – спросила она. Я расправил плечи и приготовился мужественно лгать.

Я попросил прощения. Сказал, что выпивал весь вечер с Ховардом. Я лгал спокойно, с убедительной решимостью, не чувствуя никаких угрызений совести, кроме чисто академического эгоистического интереса к происходящему.

В мозгу у меня словно наконец щелкнул какой-то выключатель и позже, когда мы лежали вместе в постели, я вдруг понял, что рядом со мной не моя подружка – рядом со мной просто какой-то чужой человек. Когда Нэнси перекатилась поближе и прижалась ко мне, всем видом показывая, что ее, возможно, интересует вовсе не сон, я ощутил, как меня охватывает что-то вроде ужаса. Мне удалось убедить ее, что я слишком пьян и вообще едва в сознании, после чего она свернулась у меня под боком и немедленно уснула. Я лежал целый час, не в силах уснуть, чувствуя себя так, словно я лежу на мраморной плите под открытым небом.

Наутро за завтраком я едва сдерживал напряжение. Яркий свет резал глаза, звуки гулко отдавались от стен. Нэнси была в хорошем настроении, но я едва улыбался, едва мог выдавить пару тяжелых вежливых реплик и только ждал, пока она уйдет на работу.

Следующие десять дней были одновременно лучшими и самыми кошмарными в моей жизни. Мы с Элис ухитрялись видеться почти через день. Иногда нам удавалось провести вместе вечер, но чаще все обходилось чашкой кофе. Мы просто разговаривали, держались за руки и иногда целовались. Это были быстрые поцелуи, словно набросок того, что должно было случиться в будущем. Люди, которым случалось ошибиться в прошлом, всегда осторожничают из страха, что это может повториться. Поэтому мы вели себя сдержанно и были честны друг с другом – это было прекрасно, но очень непросто.

Дома все было довольно безрадостно. Нэнси не изменилась – но я-то стал другим, и я больше не понимал, что это за чужой человек живет рядом со мной и, что хуже всего, напоминает мне о ком-то, кого я когда-то любил. Те вещи, которые больше всего напоминали о прошлом, раздражали тоже больше всего, и я поймал себя на том, что всячески избегаю таких ситуаций.

Что-то нужно было делать и сделать это должен был я. Проблема была только в том, чтобы собраться с силами. Мы с Нэнси жили вместе уже четыре года. Большинство наших друзей полагало, что мы в ближайшем времени обручимся – я уже слышал шуточки на эту тему. Мы с ней хорошо знали друг друга, а это всегда важно. Я осторожно обходил Нэнси эти дни, стараясь держать определенную дистанцию, но при этом я помнил, сколько у нас было общего и понимал, что какая-то часть меня по-прежнему испытывает к ней теплые чувства. Она была моим другом, и я не хотел причинить ей боль.

Наши отношения нельзя было назвать простыми, но для Нэнси я был не просто любовником, я был ей братом и отцом. Я знал некоторые из причин, почему она страдала от булимии – этого никто больше не знал. Я много раз обсуждал с ней эти вопросы, я знал, как сосуществовать с этим, как не причинить ей лишнюю боль. Ей нужна была постоянная поддержка и я был единственным человеком, который мог помочь ей. Лишить ее ко всему прочему этой поддержки – это было бы очень трудно простить.

Какое-то время так все и шло. Время от времени я виделся с Элис, но потом мне нужно было возвращаться домой, мы расставались и каждый раз это было все сложнее, и я мне было все труднее вспомнить, почему мне нужно было уходить. Я стал бояться, что произнесу имя Элис во сне или еще как-нибудь проговорюсь. У меня возникло ощущение, что я проживаю свою жизнь на сцене перед хищной аудиторией, только и ждущей малейшей ошибки. Вечерами я стал уходить из дома, просто чтобы бесцельно побродить по улице, погладить кошку, поговорить с ней – лишь бы оттянуть момент, когда нужно будет возвращаться в дом.