Фёдор Абрамов

«В жизнь вступает новое поколение, для которого Великая Отечественная война уже история. Было бы драматической ошибкой показать ему искажённую картину жизни той поры и первых послевоенных лет, упрятав за житейской неустроенностью и приземлённостью, бытовизмом громадную силу народного духа, готовность к лишениям ради высокой цели. Будь роман Ф. Абрамова частным фактом литературного процесса, тогда можно было бы поберечь копья. Но реакция журнала “Новый мир” выдвинула его на соискание Государственной премии, придав тем самым этому произведению высокую общественную значимость, да и сам роман, как уже говорилось, наделён весьма внушительными достоинствами. Но наделён он и внушительными просчётами, которые складываются из различных сторон идейно-эстетической позиции писателя.

О двух зимах и трёх летах исключительной деревенской маяты рассказал Фёдор Абрамов… Он решительно взял сторону тех, кто судит вчерашнюю деревню кодексом отвлечённого гуманизма и ждёт на этой ниве богатой жатвы. Внеисторический, с изрядной долей передержек подход к теме может рассчитывать на короткий успех среди некоторой части читающей публики».

И статей, подобных шеляпинской, было в прессе предостаточно.

Следует отметить, что обсуждение произведений, выдвинутых на соискание Госпремии, происходило в очень нервозной обстановке для «Нового мира». И даже более того, судьба Александра Твардовского как главного редактора уже давно висела на волоске. Да и сам журнал «Новый мир», по сути, был на грани закрытия.

После того как Александр Твардовский отказался подписать коллективное письмо писателей в поддержку действий советского руководства, направленных на подавление Пражской весны, рассчитывать на то, что ему этот либерализм сойдёт с рук, уже не приходилось. И даже вынужденное во благо сохранения журнала решение новомирцев согласиться с правильностью решения о введении советских войск в Чехословакию не спасло редакцию от уничтожения.

А тут ещё «подоспело» и исключение из Союза писателей Александра Солженицына, последовавшее осенью 1969 года, которое только подлило масла в огонь. Александр Твардовский и новомирцыи это решение. Осудил его и Абрамов, который оказался верен «Новому миру». Впрочем, Фёдор Абрамов был одним из немногих писателей, кто не испугался и высказал свою точку зрения относительно Солженицына письменно.

«Всё думаю который уже день, как быть: писать или не писать по поводу исключения Солженицына из Союза писателей… Ибо последствия могут быть самые неожиданные, – запишет Фёдор Абрамов в дневнике 17 ноября 1969 года. – Может вообще ничего не быть, а можно и оказаться за бортом литературы, вернее, журналов, ведь существуют же проскрипционные списки… Вот и решай, как тебе быть. За Солженицына вступиться легко, для этого требуется мужество на минуту, а вот для того, чтобы Абрамовым быть в литературе, потребуется мужество на всю жизнь». И вот запись следующего дня: «Решился. Посылаю письмо. Никакими соображениями, доводами нельзя оправдать рабское молчание. И мой голос в защиту Солженицына – это прежде всего голос в защиту себя. Кто ты – тварь дрожащая или человек?»

И снова запись о «Новом мире», Солженицыне, о писательской совести, долге: «Растоптана последняя духовная вышка… Если бы провести референдум, 97 % наверняка одобрят закрытие “Нового мира” – вот что ужасно. Двадцать пять писателей подали голос протеста против исключения Солженицына. Двадцать пять – из семи или восьми тысяч. Вдумайтесь только в эти цифры!..»

В канун праздника 7 Ноября Фёдор Абрамов получает из «Нового мира» поздравительную открытку за подписью Александра Твардовского и всего состава редакции:

«Дорогой Фёдор Александрович!

Сердечно поздравляем Вас с 52-й годовщиной Великого Октября! С праздником!»

Дружеское новомирское поздравление несколько снизило душевный накал, и всё одно Абрамов очень тяжело переживал всё, что происходило с «Новым миром». Даже десятидневная поездка во Францию в декабре 1968 года в составе писательской группы не дала успокоения и не развеяла в нём тех тревожных мыслей, в объятиях которых он пребывал последнее время, размышляя о судьбе журнала.

Свидетельство тому – его подробные дневниковые записи, многочисленные пометки в записных книжках, воспоминания близких… Его письма Твардовскому тех лет от первого слова до последнего пронизаны искренней теплотой, с обязательной припиской – «Ваш Фёдор Абрамов». Так Абрамов подписывался нечасто. Он слишком любил Твардовского и остался верен этому чувству всю свою жизнь, при этом никогда не делал на этот счёт обильных словоизлияний даже в своих воспоминаниях, понимая, что это лишь опустошает чувства.