Фиолетовый снег

– Да, глаза мои. – Улыбнулся Бортников. – Ване было три года, когда меня послали в командировку на Кавказ. Хоть официально военные действия к этому времени там не велись, но боевики партизанили регулярно, внезапно появляясь с территории Дагестана, Грузии или Кабардино-Балкарии, нападая на наших военных и мирных жителей. Там, куда меня направили, был большой госпиталь. И большая хирургическая практика. Мы, русские специалисты-медики, жили не в городе, а при больнице. Идти к месту работы было недалеко, да и безопасно в плане жизни. Нас охраняли. Командировка была длинная, на полгода. Расставаясь с моими любимыми, я обещал, что по-возможности буду выбираться домой. Но… персонала не хватало и уехать все не получалось. Тогда моя Танюшка решила: если в телевизионных новостях все спокойно, значит, волноваться не о чем… И сюрпризом прилетела ко мне вместе с маленьким Ваней. – Мужчина закрыл лицо руками. – В тот день было ясно и солнечно. В нашем военном городке все было тихо и мирно. Таня решила с утра сходить на рынок, порадовать меня домашней стряпней. Ваня остался с соседкой. Я работал. Примерно часов в одиннадцать с северной стороны городка начался прорыв боевиков. Снаряды, осколки летали повсюду. Наши военные их вскоре выбили, и к нам начали поступать раненые. Военные и гражданские. В числе последних я увидел свою жену. У нее было тяжелое ранение в голову. Я помогал нашему нейрохирургу во время операции. Она выжила, но в сознание не приходила. По семейным обстоятельствам, раньше срока, я с ней и сыном вернулся в Питер. – Мужчина вздохнул. – Дома я показывал ее лучшим специалистам. Только… Все было безрезультатно. Прогнозы были осторожными: пятьдесят на пятьдесят. …В коме она пролежала два месяца. Потом пришла в себя. Но мозговая деятельность целиком к ней не вернулась. Она больше не могла ходить, самостоятельно есть… Знаете, она стала как растение. Ничего не видела, хотя глаза были открыты и ничего не слышала. Когда ее укладывали спать, она напевала колыбельную песенку, которую пела маленькому Ванечке: придет серенький волчок… – Бортников сглотнул ком в горле. – Но больше не говорила ничего. Я, мои родители, ее родители поочередно дежурили у постели больной. Малыш засыпал только рядом с ней. И, уже сонного, мы перекладывали его на свою кроватку. Ваня рос и помогал ухаживать за мамой. Он кормил ее. Знаете, с тех пор у него любимое блюдо – манная каша. Он упросил меня отдать его в музыкальную школу. Хотел петь маме песенки. И уже в шесть лет он сносно играл на маленькой флейте. Когда пошел в школу, старался учиться на одни пятерки. Он приносил маме дневник и показывал ей. Я сам слышал, как он обещал выучиться и помочь справиться с ее болезнью. Но Таня угасала. Медленно. Сначала она перестала садиться в кресло и целыми днями лежала, глядя пустыми глазами в потолок. А перед своим днем рождения закрыла их навсегда. Она не мучилась. Просто ушла. Вот, наверное, тогда глаза сына стали глубокими. Он дал на могиле матери слово быть лучшим. Стать врачом и спасать людей. Вот и вся наша семейная история.

Александр Иванович поднял на меня глаза.

– Извините, я не хотела…– Хмель давно выветрился из моей головы. В горле стояли слезы.

– Пойдемте, я провожу. – Поднялся мужчина.

Я машинально цапнула свою сумку. Бортников мягко, как ненужную маленькому ребенку вещь, взял ее у меня.

– Я же рядом. – Просто сказал он. Потом помог одеть мне пальто и повесил мою сумку к себе на плечо. Флейту положил в чехол, вынутый из кармана куртки. Я выключила свет и заперла дверь. Темный коридор встретил нас отзвуками музыки и далекими криками.

Я нащупала его руку и крепко уцепилась за нее. Мне почему-то казалось важным просто поддержать его своим человеческим теплом. Мы спустились вниз и вышли из школы. Падал мелкий зимний снежок. Расчищенная еще днем площадка была засыпана его тонким слоем. И на нем, четким черным рисунком, пропечатались наши следы.

– У меня за углом машина. – Улыбнувшись, сказала я.

– И как же Вы ее поведете? До ближайшего гаишника? – Озвучил Бортников мои сомнения.

– Потихонечку. – Пожала плечами я.

– Ждите здесь. Сейчас подъеду. – Сказал он, поставив у моих ног сумку и сунув в руки свою флейту.

Он быстро ушел. Я подставила ладонь под медленно кружащий в воздухе снег. На теплой руке он таял, легонько покалывая холодом пальцы. За углом пятиэтажки заворчал мощный двигатель. И уже через минуту неучтенный гаражный самострой продемонстрировал свои помятые углы ярким лучам прыгающих по ухабам российского асфальта фар.

Передо мной открылась дверь большой черной машины.

– Кидайте сумку назад и садитесь! – Пригласил из теплого и темного нутра Александр Иванович. Я положила флейту, поставила на пол сумку и села рядом с водителем.

– В какую сторону едем?

– Полянки.

Через пятнадцать минут мы стояли рядом с моим подъездом.

Бортников, не поворачиваясь ко мне и глядя на панель приборов, озвучил истину:

– Приехали. Вот Ваш дом.

– Да. – Сказала я, не вылезая.

Он повернулся и посмотрел мне в глаза.