Фистула

Дождь доиграл мелодию, пустил несколько финальных аккордов и угомонился. Мы проезжали теперь поля, справа от нас красовался мокрый чёрный куб «Пасифаи» – я отвернулся, я не смотрел на него. Я смотрел на часы – ещё только половина восьмого уверяли они, ещё только двадцать восемь минут восьмого. (Лес, гнойный карбункул-лес, распространялся дальше и дальше, захватывал новую землю. На полях росли то молодые, то совсем даже взрослые деревья – редкие, между ними было двадцать-тридцать метров расстояния. Но ведь ещё вчера не было и этого – вчера лес собирался с силами, а теперь начал экспансию.)

«Вы так и не сказали, как вас зовут-то. Меня-то вот Гвидон зовут».

Я ничего ему не ответил. Тринадцать минут. Наступление леса было очевидно даже тут, почти у самой станции. Двенадцать минут. По краям дороги возникла молодая аллея, которой прежде не было. Десять. Возле староболотских домиков, среди которых я, казалось, угадал и свежесгоревший, вымахали ветвистые громады, отбрасывавшие чёрные тени. Восемь. Выглянуло солнце, а вместе с ним появилась и печальная гримаса радуги. (Что мне должно было стать ясно? Что же мне должно было стать ясно?)

«Признаюсь, мы слышали-то вас лучше, чем могло показаться».

Он опустил руку к радио, нажал на кнопку. Четыре. Три. Когда этот лес остановится? Остановится ли? Что мне должно было стать ясно?

«Мы продолжаем специальный репортаж о трагических событиях на острове Тулэ, где на исследовательской станции было совершено чудовищное преступление…»

Пятьдесят минут седьмого. Сорок семь минут седьмого. На дорогу выбежала худая ополоумевшая дворняга, водитель засигналил —

«…сейчасмы прослушаем запись, полученную нашим журналистом. Это рассказ очевидца событий. Предупреждаем, если вы обладаете повышенной тревожностью и чувствительностью, лучше на минуту уберите звук…»

– и она сиганула вбок, а потом понеслась за нами, лая, но не перекрывая совсем уж сумасшедшего голоса, завопившего по радио. Сорок одна минута —

«…и вдруг он появился перед нами, весь мокрый, посиневший! Мы пытались спрятаться, мы пытались закрыть дверь и сбежать! Его ничего не могло остановить…»

– тридцать шесть. Хотя мы уже почти приехали, я начал требовать, чтобы водитель выпустил меня немедленно.

«…когда он схватил. он схватил его и он прокричал!.. Яне забуду этот крик, нет, не забуду. Сариэль убил Михаэля! Сариэль убил Михаэля! Безумие, настоящее безумие…»

«Хватит, выпусти меня!»

«Послушайте, поздно уже что-либо менять, уже ничего не изменишь. Всё сделано».

«Выпусти меня скорее!»

Машина затормозила, я распахнул дверь, схватил рюкзак и плащ и поторопился в сторону вокзала. Я забыл ему заплатить – но он, похоже, и не ждал от меня ничего другого. Догнавшая собака увязалась за мной, бросилась под ноги, я крикнул ей, чтобы она исчезла. Солнце светило как будто прямо в меня, взяло меня на прицел и жарило затылок. Радуга стала ярче, и над ней цвели розы белых облаков. Тридцать минут седьмого.

Я прошёл мимо привокзального кафе, сменившего вывеску на «Аспид» и обновившего потрескавшееся окно. За стёклами сейчас не было никаких пьяниц, и не было никакой музыки, которая могла бы остановить мой шаг. Зато прямо у входа мне открылась картина: три девочки, три одногодки – они играли со щенком, который, видимо, был рождён этой самой навязчивой дворнягой, по крайней мере походил на её уменьшенную копию. Я ведь сразу же догадался, что они знают друг друга, эти три плеяды: попрошайка, артистка и она, самая таинственная из трёх. До меня донёсся их звонкий смех – косолапый щенок шлёпнулся на пузо. Если бы было не так поздно, если бы со мной не всё было кончено, я, возможно, почувствовал бы нежность к ним и радость от лицезрения их пока ещё свободной жизни. Но я ничего не чувствовал. Наблюдая за девочкой без мизинчика, которая играла со щенком осторожнее всех – и было видно, что она побаивается даже такого крохотного зубастика, – теперь я не вздумал звать её и пытаться что-то разъяснить. Паренёк, привёзший меня сюда, вышел из машины и внимательно на меня смотрел, не подавая никаких знаков. Я отвернулся.

«Электропоезд до N. отправляется от станции Старые Болота в шесть часов тридцать восемь минут c первой платформы».