Читаем Фиваида полностью

Фиваида

Третий Зефирами Феб[1] растапливал стылую зимуи по весенней тропе выводил все более длинныйдень, когда, наконец, внушенное богом решеньепринято было и рать для битвы злосчастной готова.Факел горящий тогда над вершиной Ларисы Беллоналевой рукой подняла[2], а правой рукою, нацелив,мощный взвихрила дрот: звенящий в безоблачном небе,он пролетел и в берег вошел аонической Дирки.В стан устремилась затем и, с мужами в златом и железном10 блеске смешавшись, шумит, наделяет идущих мечами,гонит коней и к воротам зовет, — не ждут уговоровхрабрые, но внушена и робким недолгая доблесть.Названный день наступил. Громовнику вместе с Градивомгрудами жертвы легли; но, знамений добрых не видя,жрец побледнел и внушил притворную войску надежду.И обступая своих, родители, дети и женывстали пред ними и их не пускают с высоких порогов.Слезы без меры текут, щиты орошая и шлемыскорбно прощающихся, и нельзя оторвать от доспехов20 семьи любимые: им целовать закрытые шлемылюбо и долу склонять объятьями грозные перья.Те же, кого лишь булат и самая смерть привлекает,стон издают и дрожат от рыданьем разбитого гнева.Именно так мореходов, в простор уходящих далекий, —ежели Нот — в паруса, и якорь со дна выбирают, —милая держит рука, и сплетаются длани вкруг шеи[3];то увлажнившийся взгляд лобзанья тревожат, то морянеобозримая мгла; оставленные продолжаютвсе же на круче стоять: за бегущими прочь парусами30 сладко следить, тяжело, что с берега ветер крепчает.[Все же стоят и корабль со скалы провожают знакомой.]Первой Молва, но и ты, сокровенная древность вселенной,мне — да воспомню мужей и заботно их судьбы раскрою —выведи оных, а ты, царица певучей дубравы,ты, Каллиопа, внуши помощнице лире, какиевывел тогда отряды Градив и силы какие,сколькие грады лишил людей: коль исчерпан источник,мыслью нельзя воспарить никому. — Уныл и печален,шел под грузом забот преклонному возрасту близкий40 меж ободряющих царь Адраст — едва ли по воле.Он опоясан одним мечом, доспех — рядовыеследом несут; у самых ворот возница крылатыхчистит коней[4], и уже Арион от ярма убегает.Воинов шлет Лариса царю, крутая Просимна,славный стадами Флиунт, Мидея конная, Нерис —та, что пенный Харадр устрашает огромной преградой;кроме того, скалой укрепленные мощной Клеоны,также Фирея, где кровь Лакедемона будет стекаться.[5]Помня родство с царем, перебравшимся в Аргос, примкнули50 те, кто Дрепана скалу бороздят и поля Сикиона,края масличного, — их омывает молчащею влагойЛангии топь и Элисс, чей берег крут и изломан.Люто река почтена: говорят, суровые водызрят Эвменид стигийских, в поток погружать приобвыкшихлики и змей, от питья флегетонского дышащих тяжко,коли фракийцев дома сокрушили они, иль преступныхкровли Микен, иль Кадмов очаг[6]; бегут от плывущихводы, а заводи все черны от обилия яда.Следом Эфира идет, услыхавшая жалобы Ино[7],60 следом — Кенхрейский отряд — из мест, где поэтам нечуждыйвыбит конем горгоновым ключ[8], где Истм разделяетводы и прочь от земель моря уступившие гонит.Эти отряды — всего три тысячи воинов — радывслед за Адрастом идти: несут кто копья, кто колья,в пламени их закалив, — ибо кровь и обычай у разныхвоинов разные; кто вращать пращею привычен,крепко сплетенной, и день пустым препоясывать кругом[9].Сам же Адраст, почтенный равно годами и скиптром,так, словно гордый идет по полям, где издавна пасся,70 бык: и шея его нетверда, и бессильно оружье, —все ж он вожак; и с ним молодые бычки не решатсяв схватке сойтись: они и рога, от многих ударовсбитые, видят, и грудь в огромных рубцах от ранений.Рядом несущий значки со старцем Адрастом диркейскийзять[10] выступает, к кому благосклонны сраженья, чью яростьвесь укрепляет отряд: а в нем — из отчего краявоины есть, и одних подвигает изгнанник, их верностькрепнет от бед и растет, другим основное — владыкупеременить, но много таких, кого справедливость80 с жалким свела. А тесть ему Эгион и Аренуотдал, добавил же к ним Трезены тесеевой силу,дабы не шел он, ведя, бесславный, редкое войско,дабы с тоской не следил за отечества отнятой славой.Те же наряд и оружье на нем, в каких он явилсябурною ночью, пришлец роковой: тевмесский распластанлев на спине, и древки двойным блистают железом[11],сбоку на остром мече суровая Сфинга застыла.В чаяниях и мольбах престол он уже обретает,нежную мать и верных сестер[12]; но на башне высокой90 горем убитую, всем вперед устремленную станомАргию видит: она и мысли, и очи супругавспять возвращает, гоня любезные Фивы из сердца.В самой средине ряды родимого племени движетс молнией схожий Тидей: он счастлив и мышцею крепок —стоило трубам пропеть. — Змея из глуби подземнойтак выскользает[13] к лучам ласкающим вешнего солнца:старости дряхлой наряд поменяв и иссохшие годыскинув, она меж трав молодых наливается силой;горе тому, кто в густой мураве на нее натолкнувшись,100 грозно шипящую пасть от первого яда избавит!Также молва о войне из Этолии благоспоспешныхшлет на подмогу мужей, скалистая здесь же Пилена,и мелеагров Плеврон, где сестры пернатые плачут;здесь и крутой Калидон, и Юпитера именем звавшийИду Олен, и меж волн ионийских приютной Халкидыгавань, и облик реки, в борьбе с Геркулесом разбитый[14].(Оный поток до сих пор из вод не дерзает глубокихлоб рассеченный поднять и прячет в укрытье зеленомголову, а берега унывают, в пыли задыхаясь.)110 Грудь плетеным щитом укрыта, окованным медью.хищные дроты в руке, и Марс-прародитель на шлеме.Юность отборная вкруг могучего духом Ойнидавстала кольцом, а он — войной веселится, красуясьславными ранами: нет, грозою и гневом не нижеон Полиника, и кто причина войны — непонятно.Следом дорийцев отряд идет в небывалом доспехе, —тех, кто твои берега, о Лиркий, взрывают широкоплугом и поймы твои, о вожатый ахейских потоков,Инах (ведь оный поток из персеевой почвы[15] клокочет120 бурно, когда, от Тельца и Плеяд дождливых наполнясь,пенится, зятем надмен Юпитером[16]); быстрый течет тамАстерион, Эрасин, увлекающий злаки дриопов[17],ток, утоливший поля эпидавровы; холм, что не знаетгеннской Цереры[18], но рад Иакху; и дальная Димапомощь им шлет, и конную рать шлет Пилос нелеев, —Пилос, безвестный досель, и в пору вторую цветущийНестор[19], — но сам он идти отказался в поход обреченный.Вел же их и наставлял любить достославную доблестьгрозный Гиппомедонт в гремящем медном шеломе130 с белым торчащим тройным острием, а стан под оружьемстиснул железный наряд; и грудь, и плечи широкоогненный круг укрывал[20], и данаева в золоте зримоночь ожила: пятьдесят — под черными Фурий огнями[21] —грешных лож багровеют, и сам у кровавых родительвстал косяков и глядит на мечи, и славит нечестье.Гиппомедонта несет от палладиной кручи[22] немейскийконь, пред оружьем дрожа, и тенью летучей обильнополнит поля и, пыль вознося, воздымает равнину.Так, плечами леса сокрушая и станом сугубым,140 мчит двуприродный Гилей[23] по крутому пути из пещерыгорной: и Осса дрожит, и стада, устрашившись, и стаидиких припали зверей; и даже собратьями ужасовладевает, когда он скоком огромным к пенейскимводам стремится и ток заграждает громадою тела.Может ли кто и число, и силу племен и оружьясмертною песней объять? — Своим божеством[24] побуждаемк битвам старинный Тиринф: мужами могучими оныйгород весьма плодовит, и он не унизил питомца[25]мощного славу; но нет удачи бывалой, и мощи150 воинской нет, и в пустых просторах редкий насельникпроизведенные зрит Киклопов трудами постройки[26].Все же сумел он прислать трех сотен могучую младость, —в битвах — бесчисленный люд; копейных ремней и мечей имблеск не претит, на главах и по спинам — желтые шкурыльвов, их исконный наряд; оружье — сосновые колья,стрелы же плотно торчат из неисчерпаемых тулов.В честь Геркулеса поют пеан[27], о том, как от чудищмир он избавил, и бог их слышит с Эты[28] лесистой.Вот из Немей отряд, и военная сила, какую160 лозы священные шлют клеонейца Молорха в сраженье; —дом его славный (а в нем — доспех гостившего бога[29]ивовым входом сокрыт) на малом виднеется поле,где поднимается дуб, — к нему был мощный когда-толук прислонен, а земля следы сохраняет от локтя.Пеший над всеми главой возносясь, Капаней озираетвойско: вращал он в руке четырех бычков непахавшихснятые шкуры, а их неподатливым грузом покрыламедь, — застыла на ней, как будто сейчас лишь убита,Гидра о грех головах: одни, воздымаясь, — живые — 170 змеи чеканным блестят серебром; другие, искусновпаянные, умерев, чернеют золотом желтым;Лерна и стынущий ток[30] вокруг голубеют железом.Ребра его и пространную грудь защищает кольчуга(оный соткали покров из бесчисленных нитей халибы) —грозный — не материн — труд[31]; на нем выдается блестящимсводом шелом, и только ему одному и подъемныйжалом снабженный стоит кипарис[32], обделенный листвою.Шли под началом его питомцы Амфигении[33],дольней Мессены, и те, кто вскормлен в Итоме гористой;180 прочих прислали Фрион и высокогорная Эпи,Гелос и Птелеон, Дорион, печально известныйгетским певцом[34]: превзойти Аонид велемудрых надеясьв пении, был осужден Фамир на годы безмолвьяуст и кифары (но кто ж превозносится, встретясь с богами?),и онемел; а ведь он и о состязании с Фебомзнал, и том, как повис сатир в знаменитых Келенах[35].Но и авгура[36] уже роковещего ум осажденныйсдался: хотя он беду и знаки, несущие гибель,зрел, но оружье сама подала неспешной рукою190 Атропос, бога затмив; и не были тщетны супругикозни: покои уже засверкали златом запретным[37].Знала она, что сулит пророку аргивскому златоверную гибель, но все ж вероломно решила, злодейка,мужа на дар поменять: она домогалась доспеховАргии мощной, чтоб всех превзойти, похитив убранство.Та же охотно (она понимала, что души героевзыбки, но чаша войны опустится, если провидецк войску примкнет) роковой наряд любимого мужас груди сняла, не жалея почти, и при этом сказала:200 "Время такое, что мне не к лицу в блестящем убранствебыть, Полиник: без тебя для красы обездоленной роскошь —лишнее, — только бы страх опасности встречей грядущеймне унимать и мести алтари разметавшейся прядью.Стало быть, мне ль не грешно Гармонии великолепнойбрачный подарок носить, когда, под грозящим шеломомскрывшись, ты будешь бряцать оружием? Если ж позволятслучай и боги, то я превзойду нарядом аргосскихжен — как супруга царя, и храмы наполню священнойпляской — затем, что ты цел; пусть ныне нарядом владеет-210 алчная, та, в ком горит по супруге воюющем радость".Так наряд золотой к Эрифиле вторгся в пенаты ,волею рока и внес семена необъятные бедствий;и, над грядущим смеясь, Тисифона возликовала.Конь тенарских коней (его в неравном соитьеКиллар[38] на свет произвел без ведома Кастора), гордый,землю разит; облачает жреца парнасская волна[39],и украшает шелом олива[40] лиственной прядью,пурпурных перьев убор с белоснежною инфулой сплелся.Держит оружие он и натянутый повод упряжки,220 здесь и там — защиты от стрел, на ходу громыхаетлес железный: за ним, устрашающий дротом тяжелым,сам он стоит, и осиленным щит полыхает Пифоном[41].За колесницей идут аполлоновы следом Амиклы,Гелос, и та, что кормой избегаема робкой, Малея[42],Карии (им отвечать Дианы пляске привычно)[43],Фарис, и та, что пернатых плодит, — кифереина Месса[44],следом — тайгетская рать и с лебяжьих прибрежий Эврота[45]грозный отряд: сам бог в орошенной пыли их питает —пращур Аркад, и в них обнаженную доблесть и ярость230 будит, — могуч оттого их пыл и сладостна жертвасмерти достойной: отцы прославляют сыновнюю участьи вдохновляют на смерть, смятенной толпой о погибшихсверстники плачут, но мать увенчанным прахом гордится.Держат бразды и по два копья, продетые в петлю,обнажены рамена, суровая виснет хламида[46],в лединых перьях[47] шелом. Но не только они выступают,Амфиарай, за тобой: Элида холмистая войскомножит, за нею народ, населяющий дольную Пизу, —тот, что в твоих золотых, о достигший синайского края,240 плавает водах, Алфей, не смешанный с морем глубоким[48].Бегом несметных колес чернозем терзают широко,диких коней для войны приручают (ужасный обычайпамятен всем до сих пор эномаев, и слава осталасьим сокрушенных осей[49]), — удила от укусов скрежещутценные, взрытый песок кропят белоснежные хлопья.Вел паррасийцев ряды, родительнице не сказавшись,нежный годами (но так притягательна новая слава!)Партенопей: ведь тогда суровая матерь[50] случиласьв рощах далеких (она не позволила б выступить сыну),250 луком смиряя своим тылы ледяного Ликея[51].Ликом прекрасней его из идущих в суровую распрюне было — так в нем цвела благодать красоты превосходной,и не отсутствовал пыл, — когда б только возраст был крепче!В ком из властительниц рощ, из богинь, посвященных потокам[52],в ком из напей не зажег он страсти великое пламя?Видя, как отрок в тени меналийской траву приминаетлегким касаньем шагов, сама Диана прощалапрежней сопутнице[53] (так говорят) и диктейские стрелыв тул амиклейский вложив, ему рамена оснащала.260 Дерзкою к Марсу пронзен любовью, он устремилсяв битву, горя услыхать рога, и пылью сраженьярусую прядь осквернить, и, врага поразив, воротитьсяс пленным конем: постылы ему дубравы, и стыдно,что человечьей досель не прославил он стрел своих кровью.Огненный, всех впереди он златом и пурпуром блещет,под иберийским узлом морщинится ткани волненье,а на щите у него — Калидонская матери мирнойбитва[54]; ошую звенит натянутый лук; оперенный,бьется колчан за спиной, кидонскими стрелами[55] полный, — 270 желтый от янтаря и светлый от яшмы восточной.Он высоко восседал на звонкокопытном (привыкшемробких косуль обгонять) коне в двойном облаченьерысей[56], дивящемся, сколь тяжел при оружье хозяин —в нежном румянце ланит, замечательный веком цветущим.Верные сонмы ему вы, древние дали аркадцы,старшие звезд и Луны, рожденные, молвят, на крепкихветках дубрав[57]. — Тогда впервые земля поражаласьстоп бременящих следам, и не было пашен, селений,и городов, и семей: маслина и дуб приносили280 новорожденных детей, умножал населенье тенистыйясень, ребенок, родясь, с плодоносного падуба падал;смене ночи и дня они, говорят, изумлялисьи ввечеру, проводив Титана в закатную бездну,не уповали на день. — Высылает насельников Меналгордый, и мужи спешат от рощ парфенийских; Рипеи,Стратия войско дарят и открытая ветру Эниспа[58].Не отказались прийти Тегея, Киллена (чья гордость —бог окрыленный[59]), лесной алтарь алейской Минервы,быстрый Клиторий, Ладон (едва, Пифиец, не ставший[60]290 тестем твоим), и средь гор блестящая снегом Лампия,также Феней, посылающий Стикс к подземному Диту[61].Шли соревнующийся с идейскими воплями Азан[62]и паррасийцев вожди, и (ваша забава, Аморы)села Нонакрии — край, Громовержцу с колчаном любезный[63],шли изобильный скотом Орхомен[64], зверьем — Киносура.Тот же задор разорил Эпита поля и Псофидыкручу, и скалы, твоей, Геркулес, известные мощью,чудищ приют — Эриманф, и Стимфал кимвалогремящий[65].Племя аркадцев одно — породою, но снаряженьем — 300 разделено на тех, кто мирт пафийский сгибает[66]и опекает бои суковатой пастушеской палкой:лук у этих, и дрот у других; а волосы скрытышлемом: у этих на вид — аркадская шапка из меха,тем — медведицы пасть ликаонской главу укрывает[67].Оный военный собор и сердца, посвященные Марсу,воина ни одного из соседних Микен не узрели:там совершались пиры людоедские[68], вспять возвращалосьСолнце, и битву свою затевали братья другие.Но досягает уже до ушей Аталанты известье,310 что отправляется сын на войну и всю за собоюгонит Аркадию: шаг у нее задрожал, и упалистрелы, — и мчится она сквозь леса стремительней ветра,скалы минует и рек, к берегам подступивших, преграду, —так, как была, связав волоса и русый с затылкасноп распустив по спине. — Так в ярости лютой тигрица,коли похитят приплод, за добычливым всадником мчится.Встала она и, грудью вперясь в натянутый повод(сын же, бледнея, — к земле): "Сей пыл безумный откуда,сын, у тебя, и в юной груди — недолжная доблесть?320 Ты ли способен мужей к боям побуждать и обузуМарса нести и ступать среди меченосных отрядов?Ладно бы сила была! — Но, бледнея, сама я видала,как ты рогатиною кабана упорного встретил:ты ведь навзничь едва не упал, и дрожали колени;если б я жала тогда не метнула с двурогого лука, —где были б войны твои? Но ни стрелы тебе не помогутздесь, ни тугая дуга, ни этот надежный, но чуждыйскверне убийственной конь. На великое ты посягаешь,сын мой, доросши едва до чертогов дриад и до гнева330 нимф эриманфских. Увы, но знаменья были неложны:я-то дивилась, с чего недавно дрожали Дианыхрамы, и низко лицо опустила богиня, и паликровы с наверший святых; и лук мой от этого медлит,и тяжелеет рука, и шлет неверные раны.Ты бы дождался, пока почтеннее станешь и крепче,розы ланит — окутает тень, и сходство исчезнетс ликом моим, — тогда и воюй, и меч вожделенныйЯ же подам и тебя не стану удерживать плачем.Ныне с оружьем домой воротись. — Но как же, Аркадцы, — 340 подлинно, скал и дубов сыновья[69], — его вы пустили?!"Хочет чрезмерного! Все — и сын, и вожди — утешают,тщатся тревогу унять, и уже — глухие несутсязовы трубы. Но не может она из нежных объятийвыпустить сына, вождю Адрасту его поручая.А от другой стороны — кадмейцев марсовы толпы[70],царским безумьем крушась, но робкой молвы не пугаясь(слухов, что Арги в поход выступают с союзною силой),медленней, нежели те, стыдясь за царя и причину,все же готовят войну. Но никто обнажить не стремится350 меч иль свод заключить рамена в отцовы доспехи,иль снарядить крылоногих коней — отраду в сраженье.Нет, но понурив главы, без мысли и гнева, роняютруки дрожащие: тот скорбит о родителе миломв доле ужасной, другой — о сладостных летах супругиюной, а также о том, что несчастными вырастут дети.Бог-воитель ни в ком не пылал, старинные стены —рухнуть грозили и те; амфионовы мощные башни[71]ветхий от старости бок обнажали, и — верой святоювозведены до небес — трудом простым и негромким360 камни скреплялись. Но все ж и от градов Беотии яростьмстящая жаждет нестись, — отнюдь не затем, чтоб на помощьвыйти злодею-царю, но — град побуждает союзный.Тот же — вылитый волк[72], губитель тучной скотины:чрево от сукровицы тяжело, и вздыбился волос,обезображена пасть отверстая шерстью кровавой, —с пастбищ спешит он, туда и сюда тревожно кидаясьвзглядом: не гонятся ли, открыв злодеянье, крутыепастыри вслед, — и бежит, великость вины сознавая.Множество страхов Молва смутливая нагромождает:370 тот говорит, что вразброс по асопову брегу блуждаютвсадники Лерны, другой — но тебе, Киферон вдохновенный,третий — что взяли Тевмес и во мраке ночном загорелисьот караульных огней Платеи сторожевые.То же, что пот проступил на ларах тирийских[73], а Диркакровью течет, что родят — уродцев, что вновь говорилаСфинга в горах, — любому узнать повсюду возможно,да и увидеть. И страх вдобавок к прежнему новыймукой стесняет сердца: подхватившись и бросив кошницы,вдруг в долину бежит хоровода лесного царица[74]380 с кручи Огига; сосны, расщипанной натрое, мечетскорбно туда и сюда окровавленный свет[75] и, пылая,вздыбленный ужасом град[76] возбужденными криками полнит:"Веледержавный отец нисейский[77], твоя закатиласьк дедову роду[78] любовь! — Под стылой Медведицей нынежезлом железным Исмар воинственный ты сотрясаешьи виноградным велишь проникнуть лозам к Ликургу;иль на взбухающий Ганг[79], иль к недавним Тефии краснойхраминам, или в дома восточные пылким триумфомгрянешь, а то, золотой[80], от Гермовых токов исходишь.390 Мы же, потомство твое, оружье исконное бросив —празднеств приметы твоих, — войну, и страхи, и слезы,мерзость привычных бесчинств и дары неправого царстважертвуем. Лучше бы, Вакх, меня средь вечного снегаты поместил, унеся за Кавказский хребет, амазонокраспрей гремящий, чем мне о вождях и племени грешном[81]ужасы молвить: тебе для иных я безумств присягала,Вакх, — не неволь. Я вижу быков одинаковых битву:равен обоим почет, и кровь их едина в истоке;лбом упираяся в лоб, рогами крутыми сцепились400 неукротимо и вот — погибают во гневе взаимном.Худший, ты уступи и один не пытайся, губитель,дедовы оборонять поля и общие горы![82]Жалкие в рвенье своем, вы бьетесь, кровь проливая,а получает луга — другой". — Изрекши, застыла:Вакх отпускает ее, и она отрезвляется тут же.А трепетавший беды, различными страхами сломлен[83],царь, терзаясь, как все, кто робеет неверного завтра,к старческой мощи воззвал пророка Тиресия, к зрячейоного тьме. А тот не по жертвам быков изобильным,410 не по пернатым крылам, не по недрам, бьющимся правдой,не от расчисленных звезд, не по знакам невнятной треноги,не по курению смол благовонных над алтарямитайны богов доносил, но из царства смерти суровойвызванных манов явил[84] и таинства Леты, так молвят,перед вождем, омытым в воде Исмена[85], где токис морем мешает река; пространство вокруг он очистил,недра двухлеток разъяв[86], а воздух — дыханием серы,зельями редкостными и длительною ворожбою.Лес в умудренных летах, согбенный старостью мощной,420 с неопадавшей листвой стоял, недоступный от векасолнца лучам, — и его сокрушить не могли ураганы,или же Нот, иль Борей, Медведицей Гетской гонимый.Тишь гробовая в лесу: принуждал безотчетный к молчаньюужас, а свет, заключенный, бледнел, на свет непохожий.Тьма не пуста божеством: Латонию, рощ опекуншу,в каждом дуба стволе и в каждом кедре смолистомзапечатленную, лес священным окутывал мраком.В чаще звеня, летят незримые стрелы богини,псы завывают в ночи, когда, чертоги покинув430 дядины[87], облик она обретает новой Дианы;но, притомясь на хребтах, — когда высочайшее солнцешлет сладчайшие сны, — здесь, кругом широким повсюдустрелы вонзив и склонясь на исчерпанный тул, засыпает.Марсова рядом земля простирается[88] полем широким,Кадма вместившего сев крутого, который решился —после родственных битв в бороздах губительных — плугомпервым вспахать целину и взрыхлить увлажненную кровьюпашню. Великим досель земля смятением тенейи среди дня, и в безлюдной ночи, несчастная, дышит,440 ежели вновь восстают земнородные ради сраженийтщетных, — и в страхе тогда, не кончив начатой вспашки,пахарь бежит, и к дому быки, обезумев, стремятся.Здесь прорицатель седой — где столь для стигийских подходиттаинств земля и кровь текущая почве угодна —сумрачношерстных быков и черных коней[89] заставляетостановить и к нему подвести отборные выистада. Тогда застонал Киферон, сокрушаясь, и Дирка,а между шумных долин тишина нежданная встала.Ярые старец рога облек плетеницей зеленой,450 сам их нащупав рукой, и у входа в знакомую рощувакхову прежде всего изобильную девятикратновлагу склонил над изъятой землей, и вешнего млекадар, и актейский поток[90], и кровь, влекущую манов;и доливал он, пока не насытилась почва сухая.После срубленный лес собирают, и жрец для Гекатытри повелел костра возвести и столько же — Девам[91],близ ахеронтовых вод рожденным. И твой, о Авернацарь[92], до небес высокий костер воздвигся, хоть был онв ямину врыт; а за ним — для подземной Цереры[93] вздымался460 жертвенник меньший, с лица и со всех сторон кипарисомгорестным скрытый. И вот — уже со знаком железа[94]на запрокинутых лбах, орошенных влагой плодовой, —пали стада на убой. Манто безбрачная тотчаспробует кровь из наполненных чаш и после, по кругутрижды костры обойдя, по святому уставу отцовумолвит о жилах живых и недрах, еще не застывших.После немедля она умещает под черные ветвижадный огонь. И едва ощутил Тиресий, что хвороств пламени начал трещать и что, наконец, загудели470 скорбные груды — ему опалил дыханием щекимощный огонь, и жар наполнил пустые глазницы —он возопил, и костры, трепеща пред глаголом, дрожали."Тартара грозный предел, и ненасыщаемой Смертистрашное царство, и ты, о самый свирепый из братьев[95],коему подчинены и души, и вечные грешныхвопли, и служат кому глубинного мира чертоги, —дайте открыться немым укрытиям и Персефоныстрогой бесплотный народ[96] отпустите, направив в просторыночи, и челн через Стикс пусть полным назад возвратится.480 Пусть устремляют свой шаг к обители света не толькоманы, — и ты, Персеид, повели благочестный Элисийтолпам покинуть своим, и сумрачный пусть их Аркадецмощною ветвью ведет[97]; а навстречу — во зле опочивших(многих вмещает Эреб, и многие — кадмовой крови),трижды потрясши змеей и тисом зовя их зажженным[98],дню, о вождь Тисифона, яви, и солнца лишенныхда не прогонит назад устремляющий головы Кербер".Так он сказал, а затем и старец, и фебова дева[99]души свои напрягли и бестрепетно оба стояли,490 в сердце вместив божество; дрожал в неописанном страхелишь Эдиподионид, и пророка, поющего ужас,он то за плечи хватал, то за руки, то за повязки,то, истомившись, просил прекращения священнодейства.Сходно у логовища в чащобе лесов гетулийскихльва, раздражая его неистовым криком, охотникждет, душою крепясь и сжав в ладони вспотевшейдрот; леденеют уста, шаги трепещут от страха:выскочит кто и каков? — и льва по ужасному рыкувоображая, его измеряет слепящим смятеньем.500 Тут, поскольку досель не явилися тени, Тиресиймолвил: "Клянусь, о богини, кому сей огнь насыщал яи над разрытой землей проливал кархесии шуйцей[100], —более не потерплю промедленья! Ужели взываютщетно? — Появитесь вы, коль велит фессалиянка воплембуйным иль вас призовет колхидянка, скифской отравойнапоена[101], — и, дрожа, побледнеет трепещущий Тартар.Я же для вас не указ, раз вы вознести не хотитетрупы пред нашим костром и урны воздвигнуть с костямидревними, и оскорбить и неба богов, и Эреба — 510 тех и других — и сюда, ради ликов, железом лишенныхжизни, явившись, принять принесенные недра закланных.Немощных лет и чела моего омраченного тучине презирайте, прошу: и мы разгневаться можем.Знаю я все имена и знаки, которых бойтесь,мог бы Гекату смутить, когда б не робел пред Фимбреем,или того, кто царит, непостижный, над миром трояким[102]:оный… — однако, молчу: запрещает мирная старость.Вас же…." — но страстно Манто возразила, фебова дева:"Слышат, родитель, тебя: бесплотные близятся толпы[103],520 зев элисийский разъят, отверстого поля расселасьемкая тьма, — уже и леса, и черные рекистали видны, и бледный песок, Ахеронтом омытый.Катит дымный поток Флегетона ужасное пламя[104],Стикс, разделяя миры, заключенным препятствует душам.Бледный, на троне сидит властелин[105], а вокруг различаюсеющих пагубу дев — Эвменид, и стигийской Юноны[106]сумрачный вижу покой и ее суровое ложе.Темная Смерть сидит меж зеркал[107] и ведет для владыкисчет безмолвных племен, и огромна толпа несочтенных.530 Теням гортинский судья, грозящий безжалостной урной[108],правду велит говорить, заставляет поведать о прошлойжизни и кончить рассказ признаньем заслуженной кары.Но об Эребе зачем, о скиллах, о тщетной кентавровярости, иль о цепях нерушимых, сковавших Гигантов,иль о стесненной вещать Эгеона сторукого тени?[109]""Право, известное всем, дочь, старости кормчий и сила,не пересказывай мне. Ибо кто о камне Сизифа,водах, вводящих в обман[110], и Титии, пище пернатых,и об огромных кругах слепца Иксиона, не знает?540 Я же разверзшиеся и сам, покуда был крепче,глуби видал, — Геката меня провожала, покаместбог мне очей не затмил, единой душе оставляязрение. Лучше сюда аргосцев, а также фиванцевдуши заклятьем гони, а прочим — четырежды млекомих окропив[111] — повели, о дочь, вернуться, оставивскорбную рощу; и мне о лицах, облике, силекрови вкушенной, о тех, кто знатен в обоих народахмолви, прошу, и ночи моей поведай о каждом".Та — как велел — заклятье плетет, их сонм разделяя550 и окропленных тесня, — по виду — Медея иль Кирка,что на Ээе творит превращенья, но только безгрешна.После же так говорит родителю-священнодею:"Первым Кадм безжизненные уста приближаетк яме кровавой, за ним киферейская отрасль влечетсяследом, и обе змеи[112] испивают живящую влагу.Их окружают земли порождения — марсово племя:[113]век их одним измеряется днем, на каждом доспехи,каждый сжал рукоять; теснят, сминают и мчатся,словно живые, ярясь, и в них — не забота приникнуть560 к яме печальной, но страсть отторгнуть кровь друг у друга.Следом — горсть дочерей и плача достойные внуки:сирую зрим среди них Автоною и гневную Ино,что, озираясь на лук, к сосцам залог прижимает[114]нежный, а рядом — прикрыв руками утробу — Семела;матерь кадмейская[115] там — уже отпущена богом,тирсы свои поломав, вопит над Пенфеем, терзаяокровавленную грудь, а он — по летейским беспутьямк берегу вод стигийских бежит, где кроткий о сынеплачет отец Эхион и растерзанный труп сочленяет.570 Скорбного Лика я зрю; назад занесший десницу,тело с плеча Эолид[116] отягченного наземь бросает.Не изменился и здесь наказанный чуждым обличьемсын Аристея[117]: досель чело угрожает рогами,стрелами — руки, — он псов прогоняет, стремящихся к ране.И ненавидимая за потомство обильное, следомТантала дочерь[118] идет и трупы считает надменно,не изменившись от бед: она не жалеет, что небаволю презрела, и здесь тем пуще язык развязала".Так покамест отцу Манто непорочная пела, — 580 космы седые его, подымая повязки, вздыматьсястали, и крови прилив окрасил иссохшие щеки.Не опираясь уже на крепкую палку и девуверную, он, над землей распрямившись, промолвил: "Довольно"пения, дочь, не нужен мне свет наружный: сплошнаямгла разошлась, и черный туман с очей упадает.Духа я полн — от теней ли он, Аполлоном ли посланвышним, — но вижу я все, что слышал. Но как же, однако,взоры к земле опустив, печальны аргосские души!Грозный Абант, губительный Прэт, Фороней-миротворец590 и рассеченный Пелоп[119], и свирепою пылью покрытыйс ним Эномай[120] лицо увлажнил обильной росою.В этом провижу для Фив удачу в боях. Но другиедуши, что плотной стоят и — судя по ранам и латам —бранелюбивой толпой, — зачем залитые кровьюлица, и перси свои, и длани — воздев их в подобьекрика — не с миром на пас устремляют? О царь[121], не они лите пятьдесят?[122] — Посмотри: вот Ктоний, и Хромий, и, видишь,тут же Фегей и Мэон, как мы, отмеченный лавром…Ярость уймите, вожди, поверьте, смертные мненья600 здесь не дерзают решать: прядет железные годыАтропос нам, а вы — избегли невзгод и ужасныхвойн, и новых боев с Тидеем". Промолвил и связкойветок зеленых прогнал подступивших, на кровь указав им.Без приближенных стоял на бреге печальном КоцитаЛаий (Аверну его беспощадному крылообутыйбог возвратил) и косо смотрел на свирепого внука[123],ибо его он признал; ни крови он не отведал,как остальная толпа, ни к иной не приблизился влаге,ненавистью бессмертной дыша. Но его вызывает610 сам аонийский пророк: "Вождь славный Фивы Тирийской,с чьею кончиной уже амфионовы стены не зрелидоброго дня над собой, о ты, вполне отомстившийлютую гибель, о тень, с которой в расчете потомки,жалкий, куда ты бежишь? Простерт тебе ненавистныйв пагубе долгой, краев соседственной смерти касаясь,свой исчерпанный лик[124] и смрадом, и кровью засеяв,изгнан из светлого дня, — и смерти лютейшая доля,мне уж поверь! Но ради чего безвинного внукаты избегаешь? Приблизь лицо и жертвенной крови620 вдоволь испей — и грядущий удел, и потери сражений,судьбы своих приоткрой — из жалости или презренья.Только тогда на ладье вожделенной запретную Летудам переплыть[125] и в земле по обряду тебя упокоюи допущу к стигийским богам". — Того умягчаетдар достодолжный, — лицо заалело и так он ответил:"Сверстный мне жрец, почему избираешь ты, души пытая,для предвещанья — меня, предпочтенного стольким умершим,чтоб о грядущем я рек? — И о прошлом помнить довольно.Внуки преславные, вам не стыдно ль нашего мненья630 спрашивать? Нет, для нечестии святых того извлеките,кто поразил счастливым мечом отца[126], кто к истокамвлекся своим и детьми наградил неповинную матерь.Ныне же он досаждает богам и подземным собраньямФурий и наши увлечь умоляет в сражения маны.Что ж, коль избран я был прорицать о плачевном грядущем,то расскажу, что Лахесис мне и Мегера крутаядали открыть вам: война, бесчисленным движется строемвсюду война, и Градив роковой лернейских питомцевгонят бичами: их ждут земли откровенья и божьи640 стрелы, и славная смерть, и закон, отказавший преступноим в погребальном огне. Победа назначена Фивам, —не трепещи: не взойдет на престол твой брат разъяренный,Фурии будут царить, и грех двойной, и — увы мне! —злобный меж жалких мечей победит родитель[127]". — Промолвив,меркнет и в сбивчивом их оставляет тумане сомнений.Тою порой по холмам леденящей Немеи и чащамбитв геркулесовых[128] шли инахиды строем походным.Страстью пылают они сидонскую вырвать добычу[129],рвутся дома сокрушить и расхитить… — А кем остановлен650 гнев их, и кто их сдержал и как заблудились в дороге, —Феб, научи[130]: лишь редкая ткань молвы перед нами.Войско хмельной возвращал от Гема смиренного к домуЛибер[131]: уже две долгих зимы он бранелюбивыхгетов безумствам учил и привык, что там зеленеетОтрия снежный хребет и Родопы в тени икарийской.Ныне же путь свой, лозой освящаемый, он к материнскимправит стенам: бегут без упряжи справа и слеварыси, а тигры узду, вином увлажненную, лижут.Следом ликующие мималлонки[132] с добычею мчатся,660 тащат быков и волков, и медведиц, растерзанных ими.Сопровождают его удалая Гневливость и Ярость,тут же Угроза и Пыл, и Горячность, Трезвости недруг, —сбивчив сопутников шаг, совершенно подобных владыке.Оный, едва увидал, что пыльной Немея клубитсятучей и вспыхивает на железе лучащемся солнце,Фивы ж досель к боевым столкновеньям отнюдь не готовы, —зрелищем был потрясен: и, расслабленный видом и духом,тут же замолкнуть велел тимпанам, меди и шумусдвоенный флейт[133], поражающих слух с превеликою силой.670 Молвил же так: "Сей сброд и меня, и род истребить моймыслит, а ярость горит издалёка: свирепую битвуАргос и мачехи[134] гнев необузданный мне посылает.Всё-то ей мало, что мать повержена в прах недостойный,мало родильных костров и мною испытанных вспышекмолнии, — ныне она преступно соперницы прежней[135]холм и останки мечам предает и беспечные Фивы.Кознью помеху сплету, — к тому, к тому устремляйтесь,спутники, полю! Ио!" — по знаку гирканские тигрывздыбили шерсть, и у пашни он был, едва приказав им.680 Час приближался, когда задохнувшийся полдень подъемлетсолнце к вершинам небес, когда на пашнях пустынныхзной неподвижный стоит, а рощи — лишаются тени.Либер речных призывает богинь и, между молчащихстав, говорит: "О духи ручьев, о сельские Нимфы!Вместе с толпой сопутниц моих труды претерпите,ради меня удержав арголидские реки в истоках,и озерки, и ручьи, бродящие в пыльных просторах.Влага Немеи-реки, вдоль которой шествует войскок нашим стенам, — в глубину да скроется первой. Сам будет — 690 чтобы не медлили вы — помогать с высоты поднебеснойФеб; начинаньям успех обещан и звездами: в пенезнойный Пес Эригоны моей[136]. Так шествуйте бодро,шествуйте в глуби земли. Потом из пучины глубокойвас извлеку и храмов моих дорогими дарамисам окажу вам почет и сам наглецов козлоногих[137]кражи ночные сдержу и страстные Фавнов порывы".Молвил, — и лица у Нимф, казалось, застыли и ссохлись,пряди зеленых волос, лишенные влаги, торчали;лютая жажда тотчас поля инахийские выжгла:700 вмиг разбежались ручьи, засохли ключи и озера,реки в пустых берегах раскалившимся илом твердели.Засухой страждет земля, и пробившийся нежного стеблядолу склонился побег; обмануты, овцы застылипо берегам, и быки истомилися по водопою.Так убывающий Нил, в огромных скрываясь вертепах,ликом восточной зимы заставляет луга заливныетвердыми стать, и холмы, оставлены влагой, дымятся,и ожидает отца[138] растрескавшийся Египет,чтобы — в плеске воды — полям по просьбам фаросцев710 дал он питанье и год к изобильным подвел урожаям.Гиблая Лерна суха, сух ток диркейский и мощныйИнах, а также Харадр, влекущий подводные камни,и Эрасин, всегда берегам непокорный, и столь жебыстрый Астерион, чей ток в бездорожьях высокихслышимый издалека, дрему пастухов нарушает.Древле, когда без узды огонь, по своду летящий,гиперионовых вниз увлек коней Фаэтона[139]и о беде небеса вопияли, и дрогнули море,суша и звездный убор, — тогда ни в источниках — влаги,720 ни на деревьях — листвы не осталось, — повсюду пылалопламя, повсюду — пожар, и — подобно реке обмелевшей —изнемогал Эгеон в пространном подобии брега.Смолкшие воды питать продолжала в тени сокровеннойЛангия только одна, но и та — велением бога.Водам еще Архемор унесенный печального не далимени[140], и о реке — не знали: беспутье хранилорощу и самый поток; ждет Нимфу великая славапосле того, как ахейцев вожди почтут состязаньемскорбь Гипсипилы, а чин трехлетний[141] — память Офельта.730 Ни пламеневших щитов нести не могли, ни плетеньястиснувших панцирей (столь жестокая жажда томила!),воины: ссохлись у них не только губы и глотки,но допекал и внутренний жар: затрудненно стучалосердце и билось слабей, недужная кровь коченелав жилах сухих. Над землей, растрескивавшейся и пыльной,зноем дышал раскаленный туман. И потная пенане покрывала коней, удила сухие грызущихи заключенный язык высовывающих наружу.Плеть позабыв и хозяйскую власть, метался по пашням740 воспламенившийся скот. Тотчас же Адраст рассылаетвсюду разведателей: не осталось ли вод ликимнийских,и не течет ли ручей Амимоны. Но вглубь исчезаетвсе от слепящих огней, и Олимп безнадежно безводен, —так, словно Ливию вдруг, иль пустыню песков африканскихвидят они, или град незнакомой с дождями Сиены.Вдруг, лесов посреди блуждая, — Эвой подготовилвстречу — внезапно они Гипсипилу в прекрасной печаливидят: хотя у груди Гипсипила Офельта держала —горестное дитя инахова сына Ликурга,750 а не свое — и были власы неприбраны, платье жбедно, но лик сохранял достоинство царское, горемне истребленное. Ей говорит Адраст пораженный:"Властное рощ божество — ибо ясный твой лик запрещаетсмертным твой род почитать! Под этим жаром небеснымты бестревожно без вод не страждешь, — так помоги жеблизким народам. Тебя, отделив от толпы непорочной,либо Латония, лук носящая, выдала замуж,либо высокая страсть, с небес соскользнув, осенила:спален аргосских не чужд и богов председатель[142]. Призри же760 полк наш плачевный! Мечом разрушить виновные Фивымысль увлекла нас, но рок невоинственный жаждой суровойдуши бойцов одолел и праздные силы похитил.Помощь измученным дай, укажи нам поток ли бурливый,влагу ли мерзких болот: в беде ничто не зазорно,все подойдет. Так проси же скорей Юпитера радиветра с дождем и верни ушедшую силу, а душам —битвенный пыл: и так же пускай под счастливой звездоюгруз твой растет. И если нам даст возвратиться Юпитер, —о, сколь великой тогда тебя награжу я добычей!770 Жертвами я возмещу из диркейского стада, богиня,воинов наших число и в роще алтарь твой воздвигну".Молвил; речей посреди прерывалися просьбы дыханьемжарким, и в душных струях пересохший язык запинался.Все были бледны равно и дышали открытыми ртами.Им лемниянка так, потупив лицо, отвечает:"Но почему же для вас — хоть и чту небожителей в предках —я божество? — Увы, лишь в одном перестигла я смертных —в горестях. Сирую вы кормилицу сына чужогозрите, а есть ли кому моих кормить и лелеять, — 780 ведает бог; а ведь был и престол, и родитель великий… —впрочем, зачем я держу изможденных у вод вожделенных? —Тотчас за мной, — если только хранит вековечные струиЛангии ток, — но всегда — и под знаком палящего Рака[143],и невзирая на блеск лучей звезды икарийской[144], —все ж он бежит". — И, боясь, что ноша ей быть помешаетскорым вождем, кладет младенца несчастного (горе!),рядом в траву — так Парки велят; он было заплакал,но, подвигая цветы и утешно шепча, унимаетсладкие слезы она. — Такова берекинтская матерь:790 робким Куретам она плясать[145] над Громовником малымповелевает, и те, соревнуясь, священной посудойгромко грохочут, но все ж оглашается криками Ида.Мальчик[146] на лоне земли расцветающей то меж высокойвешнею зеленью полз, склоненным лицом подминаямягкие травы, а то взывал к кормилице милой,плача без млечных сосцов; потом начинал улыбатьсяи, замышляя слова для губ необорные нежных,шуму дивился дерев и схватывал, что ни заметит,время с веселым лицом провождал, блуждая по лугу800 в полном неведенье зла и непотревоженный жизнью, —словно маленький Марс в одрисийских снегах, или словномальчик пернатый в горах Менала, иль шаловливыйна берегу Аполлон, наклонявший Ортигию набок[147].Те же — сквозь чащу спешат, в зеленой тени бездорожьячасть окружает вождя, а часть — густою толпоюследом стремится за ней; она же идет посрединеспешно, но без суеты; и вот — недалеким потокомглухо долина шумит, а журчанье камней наполняетслух, и Аргус, к ручью подбегающий первым, ликуя810 и на ходу подымая значок для легких отрядов,крикнул: "Вода!", — и из воинских уст понеслося далекимкриком: "Вода!" — Так вдоль берегов Амбракийского моря[148]глас молодых моряков, побуждаемых кормщиком, с веселвдруг раздается, а им в ответ откликается гулкосуша, — едва Аполлон, здесь чтимый, Левкаду откроет.Все устремились к реке, вперебой, без различия чина,вместе и люд, и начальники: всех друг с другом смешаларавная жажда; волы, запряженные, вместе с возамивходят, и быстро летят со всадниками при оружье820 кони; одних — стремительный ток, тех скользкий подводиткамень: вода, без почтенья к царям, влекомым пучиной,валит их с ног иль уста затопляет зовущих друг друга.Волны гудят, и река расхищается вплоть до истоковдальних: за миг лишь — мощна, несмутима, с чистым теченьем,видным насквозь, теперь — до дна лишенное влагирусло: в него берегов обвалились края и разрытыйдерн, — но и мутный ручей, оскверненный грязью и пылью,жажду унявшие пить продолжают. Можно подумать, —воины в битве сошлись, и подлинный Марс разъярился830 в водах речных, иль захваченный град разорил победитель.Молвил один из царей, окруженный стремниной потока:"Ты, о Немея, лесов зеленых по праву царица,чтимый престол Юпитера, ты — Геркулеса трудамикроткою стала с тех пор, как гривастую страшного зверявыю он сжал и душу стеснил в напрягшемся теле[149].После сего — перестань на почин подвластных народовгневаться; так же и ты, пред любым непривыкший смирятьсясолнцем, носящий рога даритель несякнущей влаги[150],весел гряди и в доме любом уста ледяные840 ты разомкнешь, бессмертьем дыша; не Зима ведь седая,снег растопив, не Дуга[151], из иных истоков похитивводы, питает тебя, и не тучи набухшие Кавра, —сам от себя ты течешь, никаким не подвластный светилам.Ни аполлонов Ладон, ни троянский Ксанф, ни ликийский,ни злоковарный Сперхей, ни Ликорм, Кентавром хранимый[152],не предпочту: и в мирные дни, и в дни грозовыевойн я буду тебя почитать — и в будни, и в праздник —вслед за Юпитером. Нас прими и победами гордыхрадостно и, допустив утомившихся к водам приветным850 так же, как ныне, — признай тобой защищенное войско".

Читаем Фиваида полностью

Фиваида

Похожие книги

Все жанры