Физиогномика и выражение чувств

… Происходит внезапное расширение сердца и большое разлитие жизненных духов, тотчас и возбуждающее мышцы груди и грудобрюшной преграды. Вслед за движением этих частей наступает движение мускулов, находящихся по бокам щеки, и таким образом происходит движение лица, известное под именем смеха и служащее для выражения душевной радости. Кто желает знать об этом подробнее, пусть прочтет прекрасное исследование о смехе Элпидия Берретария Присценского.

К смеху наиболее склонны сангвиники и холерики, т. е. люди более горячего темперамента, и потому у греков смех называется γελωζ, от ελη, что значит жар.

Никеций оспаривает старинное мнение, по которому селезенка признавалась источником смеха, – мнение произвольно сложившееся благодаря той боли в селезенке, которую мы иногда испытываем после долгого смеха, или быть может придуманное в соответствие той теории, по которой печень считалась седалищем страдания:

Cor sapit et putro loquitur, fel commocet iram.

Splen ridere facit, cogit amare jecur.

(Сердце наслаждается, легкие говорят, желчь возбуждает гнев, селезенка вызывает смех, а печень заставляет любить.)

И в другом месте:

Quid faciam? Sed sum petulanti splene cachinno.

(Что мне делать? Впрочем я хохотун с необузданной селезенкой.)

Исчерпав скудный запас своих физиологических сведений, Никеций следует примеру других и окончательно впадает в каббалистику:

«Мальчики, женщины, дураки и вообще всякие невежды легко смеются, потому что для них все ново, а новизна вызывает смех. Тиринфяне, прозванные за свое пристрастие к смеху φιλογλωτεζ и, благодаря этой кличке, пользовавшиеся дурной славой у соседей, обратились за советом к Дельфийскому оракулу. Пифия ответила, что они, наконец, должны избавиться от этой беды, но с тем условием, если принесут быка в жертву Нептуну и, «не засмеявшись» (αγελασοι), бросят его в море. По обсуждению дела, они удалили всех детей от этого священнодействия, чтобы не было никакой опасности засмеяться»…

Раньше Гирарделли и Никеция один малоизвестный испанский писатель[51] ядовито отзывался о тех, кто слишком много смеется:

Люди, смеющиеся часто и громко, имеют большую селезенку и по своей природе пусты, хвастливы, глупы, непостоянны и невоздержны.

Те же, кто смеется редко и умеренно, бывают благоразумны, остроумны, скромны, прямодушны, постоянны и замечательно смышлены.

Я не желаю вовсе цитировать Цицерона, который говорит в своих Tusculanes[52]:

Si ridere concessum est, vituperatur tamen cachinnatio.

(Если дозволено смеяться, то все-таки хохот порицается.)

Катул выразился еще более строго:

Risu inepto res ineptior nulla est.

(Нет ничего глупее, как бестолковый смех.)

Но прежде философа и поэта в «Экклезиасте» было сказано:

«Глупец во время смеха возвышает свой голос, мудрец вряд ли станет и тихо смеяться».

А пословица говорит:

Risus abundat in ore stuttorum.

(Избыток смеха – в устах дураков.)