Физиология духа. Роман в письмах

Назовите меня прожектершей, но мне видится новое направление терапии, которое синтезировало бы достижения западной мысли по всей линии “от Фрейда к Фромму” (линии наращения целостно-духовного подхода взамен рационалистического интеллектуализма) и невыученные уроки восточнохристианской мистики. Здесь не место останавливаться на этом подробно; но применительно к “науке любви” я говорила бы о школе или пути “милования” или “умиления через умаление” (эту мысль прекрасно иллюстрирует любая из православных икон Богоматери типа “Умиление”, будь то Владимирская или Феодоровская, где мать приникает щекой к щечке младенца, не глядя на него, но — перед собой и ним, в их будущее; момент соприкосновения — это момент полного проникновения, и в то же время каждый остается собой и следует своим путем; мать знает наперед путь своего сына, знает, что путь этот — страдальческий, страдает от этого сама, но, умаляясь, не препятствует ему идти его путем, а только милует его наперед, отказываясь от своего эгоцентрически-материнского “я” и только давая ему тепло материнской любви с собой в дорогу). Этот опыт предельной реальности “я” при предельном отсутствии индивидуализма — есть искомая золотая середина между слишком “западным” культивируемым “я” и слишком “восточным” утверждением его иллюзорности.

Опорная мысль Фромма, что надо не лечить, а спасать, и что врач не может спасти пациента вместо него самого, но не должен ослабевать в своих попытках помочь ему спастись самому, что врач должен быть наблюдающим участником (со-участником), который, леча пациента, лечится сам (делая это только более зряче, чем пациент), здесь подкреплялась бы самим способом любить больного. Назовем это “умиление-до”: одной из практик, “методик” любви, пограничной между ничего не меняющим чувством-эмоцией и бесчувственной, суровой “деятельной любовью”, которая спасительна только для людей сильных или продвинуто-духовных. Умиление, милование, милость — это особый характер отношения к другому, особый характер отношения м е ж д у двумя — милующим и милуемым; в этом , наконец, есть особый оттенок чувства, не передаваемый словесно, но отчетливо чувствуемый любым, кого хоть раз в жизни что-то (или кто-то) умиляло, кто хоть раз кого-то миловал, кому-то оказывал милость. Такой человек отчетливо чувствует разницу между прощением (отпущением греха) и помилованием (по любви, как любимого сына). Это предельный настрой на другого — полное стремление к нему при полном отсутствии эротического влечения (стремление без влечения — нонсенс? или парадокс — друг гения любви?). Поток чувства, где человек ясно чувствует свое “я” — и вместе с тем растворяется в милующем потоке, потоке частиц умиления, где он предельно трезво и просто видит того, кого милует, но это не мешат ему радоваться даже и нашкодившему ребенку, где, наконец, сама теплота, приятность милования, умиления вытесняет из него все остальное, например, мешающую нам избыточную, сверхконцентрированную память о себе, о том, что “вот, я его еще раз прощаю, сколько же можно..?”.

Впрочем, не буду садиться на своего конька. Добавлю одно: в описанном случае сам собой отпадет и излишний объект любви — “неизвестный друг”. Не могу выразить, как рада была бы я отпадению пятого колеса от телеги.

Труднее избавиться от химеры “друга”, как и от прочих химер, в случае с мужчиной. Тут вообще требуется куда более многоступенчатая работа. Его установку надо еще прояснить ему самому, добиться от него согласия в том, что она ложна, и только затем попробовать ее изменить. Первое, учитывая его способность к самоотчету, представляется вполне достижимым. Второе, пожалуй, тоже. Третье же под вопросом.

Одной из главных трудностей на этом пути самоизменения — если он все же встал бы на этот путь и мы столкнулись бы с ней практически, то оценили бы объем трудности — была бы необходимость его отказа от духовно-психологической в е р т и к а л и.

Если умиление (как и многое другое) является неоценимым вкладом восточного христианства (православия) в строительство личности (вкладом или кладом, который мы, устремляясь за духовным обогащением в Индию или Китай, проглядели у себя под носом), то наличие духовной вертикали, неотделимой от представления о “личном”, персонифицированном Боге, является, на мой взгляд, слабой стороной не только православия и христианства вообще, но всех монотеистических религий. На территории своего исторического распространения оно генетически порождает в людях, пусть даже далеких от конфессионально-религиозного мировоззрения, ложную картину мира, задает фальшивый “скрипичный ключ” восприятия реальности.