Физиология духа. Роман в письмах

Тем более, что, в силу своей органической склонности глядеть на вещь с двух сторон, на себя глазами собеседника, он соглашается с 80% того, что я говорю, — но чем больше соглашается, тем больше я “его теряю”. Словно борец айкидо, он “поддается, чтобы победить”. С той только разницей, что “победить” он совсем не хочет, а вроде бы хочет вылечиться. Он охотно сотрудничает, напрягается изо всех сил, но как только дойдет до главного, до “ядра” (триада “Бог-родители-смерть”) — упирается, и ни шагу. Я разными способами пытаюсь добиться его согласия в том, что его состояние, путь, который он избрал, регрессивны и деструктивны, за ними стоит желание вернуться в утробу матери, но взрослому человеку нет дороги назад — этот путь не ведет никуда. А он мне на это — что хочет не в материнскую утробу, а ко Христу за пазуху (другое, мол, дело, что там он заодно окажется и рядом с родителями): “К Богу же прийти можно любым путем, иди к Нему “вперед” или “назад”, но если идешь к Нему, “а не к Другому”, то все равно к Нему придешь, значит, любой путь, и мой тоже, конструктивен”. Тут мы и забуксовываем. Полный невпротык. Тем более, что он хочет вылечиться “духовно, но вовсе не уверен, что хочет выздороветь и душевно”. Если я понимаю его правильно, то в таком случае ему нужен вообще не я, а терапевт с “духовным уклоном” (ты, например... я, честно говоря, не без этой мысли, извини, ему упомянул о тебе весьма комплиментарно, и он “клюнул”; но я забыл, что вы люди с разной духовной окраской — и не можете совпасть, а только пересечься, как ось абсцисс с осью ординат ), а не то хороший, просвещенный священник. Я слышал, у католиков будущие священники должны проходить, помимо прочего, курс психологии и чуть ли не психоанализа. Когда бы так, нашим бы тоже не помешало. Вот такой ему и был бы нужен.

Я же, чем дальше с ним работаю, тем меньше чувствую, что мне его болезнь — знакома. Что это, так сказать, классика (включая классическое исключение из классического правила). И даже больше тебе скажу, по мере возни с ним я начал думать, что и “классика”-то мне на самом деле знакома только в смысле: как это выглядит. Как это проявляет себя симптоматически. А что это на самом деле... Может, тебе покажется диким, что я, как-никак прошедший школу нашего любимого С., “бога диагностики”, говорившего, что точный диагноз — 90% дела, а точный диагноз можно поставить всякому, — что я все это теперь говорю. И все равно скажу: ничего мы про это не знаем.

Я, во всяком случае.

Это во-вторых.

Сама видишь, К. очень легко поставить диагноз. Паранойяльный бред, перерастающий в бред парафренный, расщепление личности (“перевоплощение”), аутизм, психический автоматизм (диктующий “голос”=синдром Кандинского-Клерамбо), и т.д., и т.д. — допиши за меня до еще строк пять-шесть-семь анамнеза. Итак, 90% дела налицо, а дело не сдвигается... Ты скажешь, что шизофрения вообще крайне трудно поддается психотерапии, а уж если больной хочет остаться больным, то тут и говорить нечего, как ни жаль, надо отдавать парня психиатрам, а уж они медикаментозно его дожмут, чтобы он по крайней мере угомонился и доставлял меньше переживаний родителям... Но я чувствую, что я бы м о г . Потому что мы — где-то, в чем-то — в контакте. Я бы мог — не надо трифтазина, этаперазина, галоперидола... Если бы только понял, что это на самом деле. Как это происходит. На самом деле, понимаешь? без умных, замещающих понимание слов.

Каким образом человек в парафренном бреду фантастического содержания может столь продолжительно трезво рефлектировать на два голоса (ты читала этот текст и согласишься, что мы имеем дело с болезненно-невротичным, навязчивым, но при этом ясно организованным сознанием) — и каким образом человек, временами демонстрирующий “резкий, охлажденный ум”, демонстрирует его внутри бредовой картины мира? Руководствуясь абсолютно бредовой идеей. Ведь он не может не знать, что его родители не умерли, а живы! И никакой мачехи у него нет, есть только мать.

В том-то и дело, что его родители живы-здоровы. Они тяжело крутятся, чтобы неплохо зарабатывать — по нынешним временам. Поэтому лишены возможности (скажем, не лукавя — и желания тоже) отдать своему ребенку в с е время, всю душу, всю любовь, в которой тот нуждается. Но их нельзя назвать и людьми, лишенными чувства родительской любви, — хотя бы уж потому, что большая часть их заработка предназначается именно на содержание и лечение сына, большая часть их усилий употребляется именно ради него. Короче, это распространеннейшая популяция по-своему любящих родителей, платящих родительский долг так, как им это проще, потому что понятнее — деньгами, а не душой.

Словом, нормальные, неглупые и не бессердечные люди. Часто появляются здесь, беседуют со мной и пытаются общаться с ним с учетом моих рекомендаций. На общем фоне с ними приятно иметь дело.