Флаг над островом (сборник)

— Боже. — Я вспомнил комнату. Шестеро; человек в брюках защитного цвета весело закидывает ноги на стол.

— Ты думал, это бар.

— Генри, что стало с островом? Ты хочешь сказать, они всерьез взялись дарить вам культуру? Шекспира и все прочее?

— Они дарят нам, мы дарим им. Обоюдный процесс, как говорит наш Черенбел. И, как говорят они, они у нас многому учатся. Не пойму, как это вдруг все понеслось. Видишь, у нас теперь прямо маленький Нью-Йорк. Вот на что они, по-моему, покупаются. Чувствуют себя как дома. Кубики льда в холодильнике и в то же время, пожалуйста, экзотическая древняя культура. У нас, в «Кокосовой роще», есть даже правление. Следующим номером они, пожалуй, попросят меня баллотироваться в городской совет. Меня уже сделали кобом, знаешь?

— Кобом?

— Кавалером ордена Британской империи. Его дают певцам и деятелям культуры. Фрэнки, тебе даже про коба неинтересно слушать. Отцепись ты от телефона. Отцепись от Сельмы. Иногда хочется, чтобы всему этому пришел конец. Нельзя вернуться И сделать все, как было. Начинается все незаметно, получается хорошо. Только ты-то не видишь, что это хорошо, пока оно не кончится. Охота, чтобы ураган пришел и сдул все к черту. По-моему, миру время от времени нужна такая встряска. Начать сначала, отправиться налегке. Но не кончается мир, будь он неладен. И мы не умираем вовремя.

— Что с Сельмой?

— Тебе правда интересно?

— Говори.

— Я слыхал, она на днях купила новый миксер.

— Вот это, я понимаю, новости.

— Не знаю, что еще тебе сказать. На днях я ходил в «Хилтон». Ночь жаркого. Видел там Сельму — стала разборчивая и привередливая, как все. Все идут в ногу со временем, Фрэнки. Только мы с тобой пятимся раком.

В комнату вошла миссис Генри. Она могла не объяснять мне, что я ей не понравился. Генри съежился. Она сказала:

— Не понимаю, Генри. На пять минут оставишь ресторан под твоим присмотром, и начинается кавардак. Мне только что пришлось уволить швейцара. Он был без галстука, без ничего. А мистер Бел сегодня просил тебя проявить особую внимательность.

Я пощупал галстук швейцара. Когда миссис Генри вышла, Генри полил дверь очередью из воображаемого автомата. Я вдруг заметил, где я нахожусь. Нас окружали цветы. Сотни пластмассовых цветов.

— Смотришь? — сказал Генри. — Это не я. Я люблю цветы, но люблю их не так сильно.

Заднюю дверь снова распахнули. Генри съежился, понизил голос. Но это была не миссис Генри.

— Я Пабло, — сказал сердитый мужчина. — Чего эта злая толстая тетка велела мне идти через зад?

— Это не тетка, — сказал Генри. — Это моя жена.

Пабло был одним из трех сердитых людей. Трех людей из народа: свежевымытые, свеженапомаженные волосы, свеженадетые костюмы. Они были похожи на тройняшек.

Пабло сказал:

— Мистер Бел специально нас позвал. Он позвал меня. Позвал его. — Пабло показал на одного из своих друзей. Друг сказал:

— Я Сандро.

— Он меня позвал.

— Я Педро.

— Пабло, Сандро, Педро, — сказал Генри, — охолоните.

— Мистеру Белу это не понравится, — сказал Пабло.

— Велят гостям и художникам ходить через зад, — сказал Сандро.

— Когда их пригласили маленько поужинать, — сказал Педро.

Генри измерил их взглядом.

— Гости и художники. Маленько поужинать. Ну, что ж, ничего выглядите. Как говорится, на безрыбье — и рак рыба. Ступайте наверх. Мистер Бел ждет вас.

Они шли умиротворенные. В походке их была решимость не допустить дальнейших унижений. Генри, проводив их, как будто осел.

Я заметил за окном сердитое лицо. Это был уволенный швейцар. Я насилу узнал его без галстука. Он делал угрожающие жесты; похоже было, что он собирается сюда влезть. Я подтянул на горле его галстук и без промедления отправился за Генри в главный зал.

За длинным столом маленько поужинать как раз собирались. Черенбел встал, чтобы поздороваться с Пабло, Сандро и Педро. Рядом встали трое в дорогих костюмах, чтобы представиться. Леонард и Синклер нерешительно слонялись поодаль.

Черенбел воззрился на Леонарда. Леонард вздрогнул. Он увидел меня и подбежал.

— У меня не хватает смелости, — прошептал он.

— Я вас представлю.

Я подвел его к столу.

— Я вас представлю, — повторил я. — Черенбел — мой старинный друг.

Я притащил два стула от другого стола. Один я поставил от Черенбела справа. Для Леонарда. Другой от Черенбела слева. Для себя. Изумление на лицах людей из фондов; тревога — у Черенбела; оценивающее сочувствие на лицах Пабло, Сандро и Педро, которым было неуютно среди хрусталя и полотна, цветов и свечей.

Официант раздавал меню. Я тоже попытался взять. Он отдернул руку. Он вопросительно поглядел на Черенбела. Черенбел поглядел на меня. Он поглядел на Леонарда. Леонард робко улыбнулся, пошевелил пальцами и поглядел на стол между приборами. Он придвинул к себе вилки справа и ножи слева.

— Да, — сказал Черенбел. — Пожалуй. Накормите их.

Подбежали с ножами, вилками и ложками.

Пабло, Сандро и Педро читали меню, шевеля губами.

Пабло сказал:

— Мне бифштекс Шатобриан.

— Сэр, — сказал официант. — Но это на двоих.

Пабло сказал:

— Ты не слыхал? Шатобриан.

— Шатобриан, — сказал Сандро.

— Шатобриан, — сказал Педро.

— Устрицы, — сказал я. — Полсотни. Нет, сотню.