Flamma

Вид обезумевшей девочки был действительно страшен, но не стал для собравшихся в сарае людей последним потрясением, ибо торговец, наклонившийся чтобы погасить беспокоивший несчастную фонарь, заметил рядом с ним… жемчужину,… на сей раз, ни белую, ни черную. Новая жемчужина поражала необычным изъяном (или быть может достоинством?): в ней причудливо сочетались и тот и другой цвета.

***

Весть о случившемся с Ребеккой за считанные часы разнеслась по всему Лондону. И пусть девочка не погибла, в найденной рядом с ней жемчужине ясно читалась связь ее сумасшествия с произошедшими ранее убийствами. И виновник всего этого был еще на свободе.

Церковь, полиция и городская ратуша очень обеспокоились такой ситуацией. Епископ, лорд-мэр и даже недалекий начальник полиции господин Хувер всячески старались уверить горожан в том, что преступления никак друг с другом не связаны, понимая, к каким волнениям могут привести обратные убеждения. Но, не смотря на все их усилия, усмирить разгоравшиеся страсти не удалось. Доведенная до безумия девочка и четыре убийства за два неполных месяца привели-таки к должным последствиям: среди лондонцев зародился страх; и скоро он излился на власти Лондона волной обвинений.

Толпа горожан, собравшись под окнами ратуши, упрекала совещавшихся внутри мэра, начальника полиции и епископа в бездействии. Встревоженные лондонцы требовали от них немедленного ареста и наказания преступника, при этом забывая, что до сих пор нет никаких доказательств, на основании которых можно неопровержимо кого-либо обвинить. За истину в толпе принимались лишь слухи, а в них, наряду с именами жертв, громко звучало только одно имя — Люциус Флам. Но для мэра авторитет архидьякона после Уайтхолльских событий был непререкаем, а епископ, желая оградить друга от подозрений повернув их в сторону секты, и Хувер, отстаивая свою версию насчет, той же, секты, в голос утверждали:

— Один человек неспособен причинить столько зла.

И горожане вынуждены были признать: если человек на такое и способен, то священник с репутацией Люциуса (даже в такой ситуации лондонцы не забывали о ней) — нет. Однако других подозреваемых не было, а народ нуждался в виновнике… пусть не для возмездия, но хотя бы для того, чтобы было кого опасаться. И на утверждение прелата и Хувера они ответили вопросом:

— А человек ли?

С тех пор архидьякон Собора святого Павла приобрел в глазах лондонцев нечто мистическое. А имя и хромота священника лишь придавали ему сходства с данным горожанами прозвищем — Падший ангел.

***

Уже на следующий день Люциус был в курсе всех этих событий, но прежде чем разбираться с неприятными их последствиями, он решил извлечь из них и всю возможную пользу. Поэтому через час, он уже стоял посреди длинной комнаты падшего совета «Отверженных». Двенадцать молчаливых фигур Чумных врачей и задумчиво подпиравший подбородок Мортимер окружали архидьякона, но никто не решался начать разговор.

Наконец глава сектантов вздохнул:

— Вы снова разочаровали нас Люциус.

Архидьякон вскинул брови, собираясь ответить. Но стая Чумных врачей, словно разбуженная голосом своего вожака, вдруг заполнила помещение своим искаженным сквозь гул бронзовых клювов гомоном:

— Вы сделали не совсем то, чего мы от вас ожидали.

— Вы только запутали нас.

— Вы пощадили тело, но покалечили душу.

— Мы не можем дать определения вашему поступку.

— Мы не можем решить, чего вы достойны.

Однако Люциус прервал их.

— Уговор был такой, — напомнил он. — Если я справляюсь с испытанием, «Отверженные» оставляют меня в покое, если же нет — я вступаю в ваш совет; не так ли?

Мортимер кивнул.

— Итак… — громко вопросил тогда архидьякон, обводя Чумных врачей сильным взглядом, — справился ли я с испытанием?

И в ответ на его вопрос пятеро бывших священников медленно подняли руку, а мгновение спустя то же самое сделали и два доктора: этого было достаточно. Люциус довольно ухмыльнулся.

— Хорошо, — сказал он; и резко повернувшись, двинулся к выходу.

— И все-таки вы один из нас Люциус, — крикнул вслед ему Мортимер. — Даже слепой и глупый народ Лондона называет вас падшим.

Глава XXI. Объяснение

Возвращаясь в Собор святого Павла сквозь многолюдные кварталы города, архидьякон имел возможность лично убедиться в правоте Мортимера: имя Люциус Флам теперь упоминалось только вместе с пришедшимся лондонцам по вкусу прозвищем. «Падший ангел» — слышалось отовсюду; и два этих слова неприятно резали слух без того не спокойного священника, ускорявшего шаг каждый раз, когда они до него доносились.

В весьма нерадостном расположении духа добрел Люциус до Собора, а поднявшись в свою келью, он сразу же уселся за письменный стол и в глубокой задумчивости стал перекатывать в руке два перламутровых шарика — жемчужины, из того самого кошелька, что был подобран им после смерти барона Анкепа.