Флавиан

— Господи, я верю в Тебя!

— Господи, Ты всё можешь!

— Господи, сотвори чудо!

— Господи, спаси Ирину!

— Господи, возьми мою жизнь!

— Господи, отдай её Ирине!

— Господи, Ты ведь любишь нас!

— Господи, не отнимай её у меня!

— Господи, я виноват перед ней!

— Господи, дай мне искупить мою вину!

— Господи, я хочу сделать её счастливой!

— Господи, верни мне её!

— Господи, исцели её!

— Господи, оживи её!

— Господи, спаси её!

— Господи, я люблю её!

— Господи! Господи! Господи…

Повторяясь многократно, эти отчаянные призывы не прекращались до самого конца той безумной гонки. Более того, я не только не уставал произносить, почти кричать их, но, напротив, они становились всё горячее и сильнее. Всё моё существо словно бы превратилось в это неистовое движение и неумолкающий крик — «Господи!» Казалось, никакие преграды не способны остановить меня.

Остановил меня открытый канализационный люк ровно за один квартал до Ирининой больницы.

Торчащие их него ветки с привязанным к ним обрывком красной тряпочки я в горячке не углядел. К счастью, он был сразу за поворотом, и скорость, на которой я влетел в него правым передним колесом, вряд ли достигла больше шестидесяти километров в час. Впрочем, её хватило, чтобы я от удара об руль и лобовое стекло потерял сознание, вышибив при этом водительскую дверь и вылетев на асфальт. Однако без сознания я был недолго, наверное, меньше минуты, так как вокруг меня успело собраться не более десятка человек. Очнувшись, я тут же вскочил на ноги и, оттолкнув преграждающих мне путь зевак, кинулся бежать к видневшемуся невдалеке грязно-белому корпусу больницы, уже на бегу повторяя своё отчаянное «Господи! Господи! Господи!»

С лихорадочной ясностью работающего в форсированном режиме ума я мгновенно разобрался на схеме в вестибюле больницы, где находится реанимационное отделение, и, спотыкаясь на истёртых лестничных ступеньках, мигом взлетел на третий этаж, не обращая внимания на несущееся мне вслед истошное: «Туда нельзя! Что вы делаете!»

Едва не выбив дверь в реанимационное отделение своим ободранным об асфальт плечом, я ввалился туда и, сразу же наткнувшись на невысокого, средних лет, мужчину в зелёном хирургическом костюме под распахнутым белым халатом, шедшего мне навстречу с какими-то бумагами в руке, задыхаясь выпалил:

— Ради Христа! Не отключайте Миронову от аппаратов!

— Уже отключили.

Я омертвел, ноги предательски похолодели и обессилели, мне гигантским усилием воли удалось не упасть. Я оперся рукой о стену.

— Вы её бывший муж? Это я разговаривал с вами по телефону. Консилиум врачей принял решение о прекращении искусственного поддержания функций жизнедеятельности организма ввиду полной безнадёжности реанимирования пациента. Спасти её было невозможно. Искренне сожалею. Что с вами произошло? Вы нуждаетесь в помощи. Пойдёмте со мной в перевязочную.

Я тупо уставился на него.

— Спаси вас Господи… Где она?

— В морге. Сейчас патологоанатом должен производить вскрытие.

— Мне нужно её видеть. Сейчас. Это возможно?

— Пойдёмте. Я провожу вас.

По другой лестнице мы спустились вниз, вышли во двор.

— Видите, вон там, в углу двора, одноэтажное строение? Это морг. Там у входа есть скамейка. Посидите на ней, пока закончится вскрытие. Потом вам разрешат увидеть вашу жену, простите, бывшую…

Я побрёл в указанном мне направлении. Около двери обшарпанного здания из частично позеленелого, серо-бурого силикатного кирпича действительно стояла покосившаяся деревянная скамейка, подпёртая с одной стороны загаженной чугунной урной сталинского образца.

Однако присесть я не успел. Из двери вышла пожилая медсестра в клеёнчатом, подранном местами фартуке поверх застиранного врачебного халата и с непонятным испугом уставилась на меня. Наверное, «видок» мой внушал лишь подобные чувства.

— Здравствуйте! Я хочу видеть Миронову.

— Здравствуйте. Она вас тоже. Вы ведь Алексей? — Женщина перекрестилась.

— Алексей. Простите. Я вас не понял. Она хочет меня видеть? Это такой врачебный юмор? Он несколько не к месту. Подождите! Откуда вы знаете, что меня зовут Алексей?

— Присядьте! Я тоже присяду, — женщина снова перекрестилась. — Или я сошла с ума, или есть Бог!

— Бог есть, я это знаю, что произошло?

— Молодой человек, я двадцать восемь лет работаю в этом морге! И только что я в первый раз увидела ожившего покойника. Не успел Михаил Иванович сделать надрез, как ваша Миронова глубоко вздохнула, открыла глаза и говорит: «Доктор! Не надо меня резать! Позовите Алёшу, он идёт сюда! И укройте меня, пожалуйста, мне холодно и стыдно быть голой». Вот так! Господи, помилуй! — Она опять перекрестилась.