Флейшман в беде

Он был здесь меньше месяца назад, когда забирал рабочую тетрадь Ханны по гафтаре – ее урок в последний момент перенесли к нему домой. Тогда это место еще ощущалось как бывший дом. Тоби остановился, и его накрыло озарение, совсем как Эмили в финальной сцене «Нашего городка»: замечал ли он когда-нибудь, как хороша эта квартира, когда так старательно презирал материальные блага? Теперь, когда он мог сравнить это жилье со своим нынешним, отличительными признаками его квартиры были уже не кастрюли от Le Creuset, но металлические жалюзи, дребезжащий кондиционер и шершавый потолок. В тот день Тоби ушел отсюда, злясь на себя: опять, в миллионный раз, он позволил своему мозгу убедить себя, что в прошлом всё было не так уж плохо. На самом деле в прошлом всё было очень плохо.

И все-таки под глянцевым слоем порядка лежала их история. Здесь в последние четыре года проходила его жизнь. Да, здесь развалился его брак, но еще здесь он делал уроки с детьми, показывал им «Звездные войны» и занимался любовью со своей женой. Да, здесь он с ней ссорился, но еще они здесь мирились, и смеялись, и слушали, как Ханна занимается на флейте, или смотрели, как Солли репетирует свою роль во время недолгого увлечения сценическим искусством – он должен был играть старшего сына фон Траппов в мюзикле «Звуки музыки», который ставили в Еврейском центре для молодежи, и все роли в постановке играли дети. Здесь Тоби построил модель места преступления, с которой можно было снимать отпечатки пальцев – для научной ярмарки Ханны в третьем классе, и модель Солнечной системы, которая по правде вращалась от моторчика, вместе с Солли для его научной ярмарки. Здесь он не мог ненавидеть свою прошлую жизнь. Ему казалось, что считать эту квартиру обиталищем зла – предательство по отношению к собственным детям, которые и так уже хлебнули довольно.

Он шел сквозь тишину. Какие-то мелочи изменились с тех пор, как он тут жил: кресло, явный «сервек», на другом конце гостиной; новая лампа взамен той, которую Ханна смахнула на пол с год назад. Все это выбивало из колеи. В люстре перегорели две лампочки, хотя он перед уходом купил дюжину запасных. На кухне едва слышно капал кран – Тоби предупреждал об этом Рэйчел месяц назад, но ничего не изменилось. С чего он решил, что после его ухода она вдруг станет человеком, умеющим заботиться о своем окружении?

Он открыл холодильник. Там стояли в ряд шесть коробочек с едой из китайского ресторана. Он открыл одну. Говядина ло-мейн. Рэйчел никогда не ела ло-мейн. Она ела креветки в соусе из омара. Ло-мейн ел Солли, но он не любил говядину. Тоби понюхал содержимое коробочки: не протухло. Может, это чей-нибудь чужой ло-мейн. А может быть, Рэйчел заказала неправильный ло-мейн, не помня, что едят ее дети. Или. Или Рейчел стала есть ло-мейн. Или она спит с человеком, который любит ло-мейн. Оба варианта показались ему совершенно невозможными и вполне правдоподобными.

Он открыл вторую коробочку. Там тоже оказалась говядина ло-мейн, но содержимое коробочки было наполовину съедено. Тоби открыл еще две коробки; кошмарность и странность происходящего нарастали, как в фильме ужасов. Говядина ло-мейн оказалась во всех. Это было какое-то совершеннейшее безумие.

На миг Тоби представил себе картину, которая все это объясняла. Рэйчел и Сэм – на диване. Она лежит, поскольку теперь научилась расслабляться, стала человеком, способным заснуть в Центральном парке. Ее ноги небрежно закинуты на колени сидящего Сэма. У обоих в руках коробочки говядины ло-мейн, и они жрут прямо из коробочек, как свиньи. Рэйчел печатает что-то в телефоне, потому что любовь ее жизни на самом деле – телефон, не обманывай себя, Ротберг, – а Сэм читает журнал National Review, выудив его из кучки таких же. Рэйчел поднимает взгляд и говорит: «Я так счастлива, что опять пробую всё новое. Тоби никогда не догадывался заказать мне говядину ло-мейн, а она очень вкусная».

Что он здесь делает? Что за картины себе воображает? Такое поведение ему совершенно не полезно. И он прекрасно об этом знает. Он пошел в спальню. Кровать была не застелена. Он попытался понять, на обеих ли подушках остались вмятины от голов. Оказалось, что на обеих. Но кто знает? Может, теперь, когда его нет, Рэйчел вольготно раскидывается на кровати. Тоби застыл и попытался уловить энергетические вибрации спальни. Занимались ли здесь недавно сексом? Тоби скучал по этой кровати, она была ужасно удобная. Да ладно, какого черта, подумал он. И лег, как девочка в домике трех медведей, на свою сторону кровати. Повернулся лицом к другой половине кровати. Передвинулся на середину, все еще в обуви, и растопырил руки и ноги, как морская звезда, выражая элегическую тоску по этой замечательной трахательной… траханой… кровати, которую когда-то любил. А может, еще и для того, чтобы оставить свой запах и сообщить любому новому гостю кровати, что он тут не первый. Первым в ней был Тоби. Он опустил голову на подушку. От нее все еще пахло Рэйчел. А может быть, и не Рэйчел. Возможно, от нее пахло Рэйчел и Сэмом Ротбергом.