Флэшмен в Большой игре

Фактически Кэмпбелл спас Лакноу, хотя шансы на это были пятнадцать к одному, а само дело стало примером твердости духа и здравого смысла. Он прорвал блокаду, вывел из города гарнизон и в полном порядке отступил, с угрюмым видом и чутко прислушиваясь к тому, что происходит вокруг, пока бездарные ослы вроде Каваноу аж пританцовывали в нетерпении. Знаете ли вы, что этот сумасшедший ирландец рвался под самый огонь панди, чтобы пробиться обратно в Лакноу и лично освободить Аутрама и Хэйвлока (а бедняге Гробокопателю вряд ли удалось бы доковылять самостоятельно), так чтобы они могли приветствовать сэра Колина, когда тот будет преодолевать последние фарлонги? Кровавая бессмыслица, но выглядит весьма доблестно, да к тому же вся эта картина увековечена на полотне, на котором верблюды и черномазые восхищенно улыбаются, а наши вожди пожимают друг другу руки. (Я также там присутствую, словно Иоанн-Креститель, верхом на лошади и совершенно бесцельно вскинув руку вверх, что, конечно же, полная ерунда — как раз в это время я сидел в нужнике, выворачиваемый наизнанку очередным приступом дизентерии и желая только одного — поскорее сдохнуть). [XXXVIII*]

Бедный старый Гробокопатель — после этого он прожил всего несколько дней. Дизентерия прикончила генерала, так что мы похоронили его под пальмой в Алам-баге и начали отступление. Думаю, его это вполне устроило. Помнится, в голове у меня мелькнула строчка эпитафии «И Никанор пал в своем всеоружии», которую он сам произнес пятнадцать лет назад, рассказывая мне о сержанте Хадсоне, умирающем в форту Пайпер. Что ж, никому из нас не дано жить вечно.

Во всяком случае, Лакноу пришлось оставить в руках мятежников и Кэмпбелл отвел армию обратно в Канпур, гарнизону которого в то время не давал покоя Тантия Топи. Кэмпбелл быстренько отогнал его, а затем принялся выжигать мятеж в долине Ганга, одновременно собирая войска, которые смогли бы снова ударить на Лакноу после Рождества, выгнать оттуда мятежников уже навсегда и взять под контроль все королевство Ауда. Представлялось абсолютно очевидным, что несмотря на бунтовщиков, вьющихся повсюду густо, как москиты и до сих пор обладающих силами нескольких полевых армий, методические операции Кэмпбелла покончат с мятежом уже в течение нескольких месяцев — если только Калькутта оставит его в покое. Я отважно предложил свою помощь в организации разведывательной работы в Унао, местечке, лежащем на берегу реки напротив Канпура, где собирались наши новые армии; работа легкая и ничего более опасного, чем случайные стычки между конными отрядами пуштунов и «Собственностью дьявола», ^[177]что меня вполне устраивало. Единственным, что омрачило мое спокойное существование той зимой, был выговор, который я получил за то, что пригласил первоклассную шлюху из смешанной касты на парад с оркестром в Канпуре. [XXXIX*] Это лучшим образом свидетельствует о том, что обстановка стала полегче — ведь если генералам больше нечего делать, кроме как заботиться о моральном облике штабных полковников, то можете быть уверены — забот у них немного.

И действительно, зимой мы так задали жару пандивдоль всего Большого тракта, что казалось, их основные силы начали отступать все дальше и дальше к югу, в княжество Гвалиор, куда Тантия Топи отвел свою армию и где собрались другие мятежные князьки. Это было уже неподалеку от Джханси — я ежедневно встречал это название в разведывательных сводках, со все более частыми упоминаниями о Лакшмибай. «Мятежная рани» и «вероломная королева» — вот как ее называли сейчас, так как за несколько предыдущих месяцев она сбросила личину показной преданности, под которой таилась со времен резни в Джханси и соединила свою судьбу с Нана-сагибом, Тантия и другими бунтовщиками. Я был в шоке, когда впервые услышал об этом, хотя на самом деле не очень удивился — стоило вспомнить ее отношение к нам, англичанам, затаенные обиды и это милое смуглое личико, которое так мрачно хмурилось: «Мера Джханси денге най!Я не отдам мой Джханси!»