Флибустьер

Я разделся до рубахи и отдал ему мокрую одежду. Спасательный жилет, заряженный золотыми монетами, повесил сушиться на полусакру, чтобы иметь свою казну под наблюдением, а оружие разложил под гамаком. После чего лег на тюфяк, который еще хранил запах чужого тела. Потянувшись до хруста в костях, порадовался своему опять помолодевшему телу. На нем уже нет ни послеоперационного шрама, ни татуировки, но правая нога после перелома. Значит, мне меньше двадцати одного, но больше девятнадцати. Прекрасный возраст, чтобы начать жизнь.

2

Галеон «Святая Тереза», на котором я оказался, был длиной тридцать четыре метра по килю, шириной около десяти, осадка метр двадцать и водоизмещение около пятисот пятидесяти тонн. На фок- и грот-мачтах по три прямых паруса, на бизани — гафельный. Блиндов нет, вместо них два кливера и фор-стеньги-стаксель. Одна орудийная палуба, на которой четыре двадцатичетырехфунтовые пушки и двенадцать шестнадцатифунтовых кульверин, а также восемь полусакр в кормовой надстройке и четырнадцать тяжелых мушкетов с вертлюгами, которые испанцы называют берсо и устанавливают перед боем на планширь. Экипаж состоит из пятнадцати офицеров, включая хирурга и капеллана, двадцати шести опытных матросов, восемнадцати малоопытных, одиннадцати слуг и юнг, двадцати четырех канониров и девяноста двух солдат. Кстати, хирург пока что является ремесленником, членом цеха, университетского образования, как врач, не имеет, постигает профессию на практике и частенько совмещает ее с цирюльничеством, а еще чаще цирюльник подрабатывает отрезанием поврежденных конечностей членам экипажа. Пассажиров на галеоне тринадцать, включая меня. Кроме того, с нами путешествовали четыре козы, семь баранов, десяток подсвинков и пара дюжин кур с петухом, который, даже сидя в клетке в темном трюме, своевременно сообщал об окончании ночи, из-за чего мне снилось, что нахожусь в деревне. Оба капитана жили в верхнем ярусе кормовой надстройки, разделенном на две каюты. Каюты капитана-командира была чуть больше и располагалась по правому борту. Ему подчиняются солдаты и канониры, и во время боя он командует кораблем. Капитан-судоводитель управляет кораблем в мирной обстановке. Во время боя большая часть опытных матросов работает с парусами, а остальные и малоопытные поступают под командование канониров. На нижнем ярусе по правому борту, под капитан-командирской, находилась пассажирская каюта. По левому была каюта поменьше для офицеров. Самую ближнюю к выходу койку в ней занимал капеллан, а самую дальнюю, возле рулевой рубки, — штурман. Под кормовой настройкой жили канониры и находились операционная, где обитал хирург. Под главной палубой по правому борту было место солдат, а по левому — матросов, причем опытные ближе к корме, а на баке — юнги. Впрочем, большая часть экипажа и пассажиров спала на главной палубе, потому что в помещениях очень душно, особенно в первую половину ночи.

Солдат и матросов кормило государство. На день каждому выдавали порцию менестры — густой похлебки или жидкой каши из нута (бараньего гороха), чечевицы, бобов, риса, оливкового масла, лука, чеснока и разной другой зелени, которая есть под рукой, а также солонины или сыра по понедельникам, вторникам, четвергам и воскресеньям и селедки по остальным, постным дням. В будущем я ел менестру в лучших ресторанах Испании. Заметил, что со временем блюда нищеты — черная икра у русских, луковый суп, лягушки и устрицы у французов, менестра у испанцев — становятся деликатесами для богачей. Наверное, потому, что нынешние богачи — вчерашняя нищета. К похлебке выдавали полтора фунта (примерно семьсот грамм) пшеничных сухарей и около литра красного вина. Благодаря менестре и вину, испанцы редко болели цингой, называя ее «голландской болезнью». Такое же название у них имели и венерические заболевания, хотя сами голландцы, а вместе с ними англичане и другие североевропейцы приписывали триппер и сифилис французам. Так проявлялась зависть к любвеобильным французам. Офицеры и пассажиры, если и на сколько позволял кошелек, ели свое, и готовили им слуги, а не судовой кок.

Я питался вместе с капитаном доном Диего де Маркесом. Сперва он пригласил меня за свой стол, как единственного благородного пассажира. По прибытию на Канарские острова, а мы встали на якорь возле Тенерифе, я закупил большое количество провизии и принялся угощать в ответ. В том числе купил и бочонок мальвазии. В предыдущие сотни полторы лет это сладкое, ликерное белое вино с Канарских островов (есть еще и греческая мальвазия) пользовалось большим спросом на северо-западе Европы, особенно у дам и священников. Как мне сказали, лет тридцать назад англичане запретили ввоз испанских вин, и сейчас на Канарских островах большую часть виноградников вырубили, заменив плантациями сахарного тростника. В будущем, когда сахара начнут производить по всему миру слишком много, начнется обратный процесс. Тогда-то я узнаю, что мальвазия может быть и полусухой, и даже сухой.