Флоренс Адлер плавает вечно

– Ходила купаться? – спросила Эстер, не поднимая глаз от потемневшей сервировочной ложки, которую полировала тряпкой.

– Только намочила волосы.

Эстер громко фыркнула, и Анна задумалась о ее подозрениях. У нее было уже четыре урока. Стюарт научил ее дышать: делать большие вдохи и медленно выпускать воздух изо рта под водой. Он настаивал, чтобы она практиковалась дышать просто неприлично долго, сперва опуская лицо в воду, а затем ныряя у края бассейна. Анну коробило, когда она представляла, что думают гости отеля – взрослая женщина, которая полчаса прыгает в воде вверх и вниз как стальная пружина. В конце концов Стюарт научил ее отталкиваться от края бассейна и скользить по воде, держа руки над головой, а совсем недавно добавил к упражнению движение ног. Анна должна была оттолкнуться от стены, скользить, пока тело не потеряет инерцию, а затем двигать ногами, как ножницами, пока не понадобится вдохнуть. Ее немного раздражало, что Стюарт повторял ей одно и то же – чтобы держать ноги у поверхности воды, надо шевелить ими сильнее. Но она простила его, потому что он также пообещал, что со временем и тренировками ее результат улучшится.

– Вам нужна помощь? – спросила Анна, кивая на аккуратные стопки столовых приборов, до которых Эстер еще не добралась. Она мысленно взмолилась, чтобы ответом был отказ, потому что не могла представить ничего хуже, чем сидеть за столом и вежливо болтать ни о чем, пока ее платье будет намокать от купальника Флоренс.

Эстер покачала головой и печально уставилась на ложку в своих руках, как будто не узнавала отражение в изогнутом серебре. Анне хотелось положить ей на плечо ладонь и сказать, что серебро подождет, что она слишком многого от себя требует. Но вместо этого она тихонько пожелала ей спокойной ночи и сбежала в свою спальню, где тут же сбросила платье, стащила купальный костюм и повесила его сушиться на воздушный клапан с обратной стороны радиатора, где Эстер вряд ли обнаружила бы его, даже если взялась бы искать.

* * *

Как Анна считала, что не имеет права тосковать по дому после всего, что родители и Джозеф принесли в жертву ради ее переезда в Америку, она также полагала, что не имеет права горевать по Флоренс. Она могла сидеть с Гусси, брать ее на прогулки по Стальному пирсу или к заливу. Она могла готовить простые ужины, когда Эстер казалась ушедшей слишком глубоко в себя, чтобы нарезать даже помидор, не говоря уже о сэндвичах. Она могла носить книги и журналы Фанни в больницу. Делая это, она думала, что признает – смерть Флоренс значила что-то для нее.

По правде, смерть Флоренс имела большое значение для Анны. Флоренс понимала больше кого-либо в семье Адлеров, как несчастна была Анна. Она сразу стала предлагать выбираться из дома. Это были не приглашения, а скорее приказы. «Пойдем со мной в Белую башню. Я умру, если не съем гамбургер», – сказала она в вечер своего прибытия, после того как поприветствовала родителей и убрала вещи. Именно Флоренс представила Анне остров Абсекон. Она показала все свои любимые места: маяк Абсекон на северной оконечности острова, дом в итальянском стиле с забавным адресом – Атлантический океан, 1 – примостившийся на конце пирса Миллиона Долларов. И маяк, и дом, объяснила Флоренс, служили указателями, когда она была на открытой воде. В тот раз Анна узнала, где добыть лучшие жареные устрицы и самый вкусный сэндвич с яйцом, и поскольку ей нравилось слушать о них, она не посмела признаться, что не может и мечтать о том, чтобы даже цент потратить на сэндвич, который может с легкостью приготовить дома.

Внимание Флоренс заметно помогло вытащить Анну из меланхолии, но не излечило ее. Она все еще скучала по родителям и постоянно переживала о них. В ночь перед смертью Флоренс они вернулись из кино и нашли письмо от матери Анны на комоде в прихожей. Анна схватила его, разорвала конверт и начала, не сходя с места, читать, пока Флоренс пересказывала сюжет «Маленькой мисс Маркер» Джозефу, который сидел с газетой в гостиной.

– Что-нибудь интересное? – спросил Джозеф сквозь монолог дочери.

– Разве девочка в кино не была великолепна? – вещала Флоренс. – Попомните мои слова – она будет звездой.

Анна проигнорировала ее и вслух прочитала маленький отрывок из письма, переводя на ходу:

– Рейхсрегирунг только что выпустил новый закон. Нацисты накладывают на евреев-эмигрантов новый налог, составляющий двадцать пять процентов нашего капитала. – Флоренс замолчала.

– Она продолжает, – сказала Анна. – «Учитывая, что оставшиеся семьдесят пять процентов наших денег уже помечены для шперрконто, это очень плохие новости».

– Что такое шперрконто? – спросила Флоренс.

– Преступление, вот что, – сказал Джозеф. – Нацисты говорят евреям, что в эмиграцию они могут взять только две сотни рейхсмарок. Все остальное, за вычетом налогов, отправляется на специальный банковский счет, деньги с которого они смогут снять, только если вернутся в Германию.

– Так нельзя делать! – возмутилась Флоренс.

– К сожалению, – признал Джозеф, – в наши дни очень немногие говорят Гитлеру «нельзя».