Флоренс Адлер плавает вечно

Палата на минуту погрузилась в тишину.

Айзек встал и подошел к кровати, нащупал край матраса и тонкую простыню, что покрывала жену. Он коснулся ее плеча.

– Подвинешься?

Она отвернулась и чуть подвинулась к дальней стороне кровати, освобождая достаточно места, чтобы он прилег рядом. Когда они оба устроились, он прижался грудью к ее спине, от плеч до бедер, положил руку на ее раздавшийся живот и накрыл обоих простыней. Она заговорила.

– Тогда я думала, что если не коснусь тебя, то умру.

Он улыбнулся в основание ее шеи, чувствуя, как начинает возбуждаться. Его ухаживания состояли в одних только длительных прогулках, каждая из которых была не более чем прикрытием для поиска тихих уголков Атлантик-Сити, уголков, где они могли бы без свидетелей познакомиться поближе. Между Нью-Гэмпшир и Мейн-авеню толпы значительно редели, но Набережная продолжала возвышаться. По вечерам, после захода солнца, Айзек вел Фанни по ступеням на пляж и под Набережную, где мог целовать ее губы, шею, ключицы, а когда они привыкли друг к другу – розовую плоть ее груди. Ее соски у него во рту становились твердыми как вишневые косточки. Шаги прохожих над их головами сливались с шумом волн и заглушали тихие стоны Фанни. Несколько раз Фанни умоляла не сдерживаться, но Айзек практиковал воздержание за них обоих, дожидаясь, пока ее родители не согласятся на брак, пока он не начнет работать в пекарне, пока не определится дата свадьбы. В день, когда Труди Эдерле переплыла Ла-Манш, и остальные жители Атлантик-Сити сидели, приклеившись ушами к радио, Айзек привел Фанни в комнату, которую снимал на Лексингтон-авеню, и поглотил ее.

– Первая американка на финише, – заявила Фанни в его голую грудь, когда он перекатил ее на спину и начал заново.

– Ты переживала? – спросил он сейчас.

Она слегка подвинулась, освобождая между ними место для его эрекции.

– Переживала?

– Что я не справлюсь?

Она заколебалась, или ему так показалось, но тут их отвлекло слабое дрожание под его рукой.

– Чувствуешь? – прошептала Фанни.

– Это он?

– Или она.

– Точно. Или она.

Айзек не мог рассказать Фанни, что Флоренс умерла. Не сегодня. Такой она ему нравилась – теплой и податливой, прямолинейной и готовой прощать. Он сдвинул руку по ее животу и к бедру, поглаживая пояс нижнего белья. Он медленно потянул его вниз.

– Айзек, ребенок, – предупредила Фанни, и это могло бы убедить его остановиться, не прими она тут же другую позу, чтобы ему было удобнее стянуть белье к ее коленям. Прошло два месяца, может, больше, с тех пор как он проникал в теплое влажное место меж ее бедер.

– Я буду осторожен, Фан. Обещаю.

Не было нужды для обещаний. Он едва вошел в нее, прежде чем его тело начало покалывать, а затем пульсировать. Здесь он сдерживаться не мог.

* * *

Встреча с женой удерживала Айзека на плаву до конца недели. Следующим утром он сидел за своим столом в офисе раньше обычного, готовый на необходимые уступки тестю. Но Джозеф, конечно, и слушать ничего не захотел и принял на себя всю вину за ссору. В конце концов, Айзек выполнял свои обязательства по займу, и он считал, что с платой за больницу как-нибудь сложится. А как его зять тратил остаток своего дохода, его не касалось. Следующим вечером Айзек был в достаточно хорошем настроении, чтобы принять приглашение на ужин от Эстер и Джозефа, и под давлением смог бы признаться, что прогулка от завода до квартиры с Джозефом вышла приятной. После ужина он даже выделил немного времени сводить Гусси к «Кору» на пудинг. Он еще дважды заходил к Фанни, хотя они ни разу не посмели закрыться в палате, как вечером вторника.

Хорошее настроение Айзека могло бы протянуть до выходных, не получи он записку от Вика Барнса с приглашением встретиться в «Ковингтоне» ночью следующего понедельника. Айзек был уверен, что если бы Вик желал поучаствовать во флоридской сделке, он бы пришел к нему напрямую. Зачем ждать три дня, особенно если знаешь, что близится срок закрытия сделки?

Айзек ненавидел встречаться с кем-либо – по делам или для удовольствия – в «Ковингтоне». Если управляющие отеля заявляли, что евреи не могли останавливаться в их комнатах, значит, они также не хотели, чтобы те попивали вермут и джин из их бокалов для мартини. Ни один официант не посмел бы проверить удостоверение личности Айзека в баре, увидеть «Фельдман» и попросить его удалиться, но сама мысль доставляла ему неудобство. Он не мог не задуматься, не поэтому ли Вик пригласил его туда.

Он окинул комнату взглядом и нашел Вика сидящим за маленьким столиком в глубине бара. Вик мог не быть евреем, но даже он выглядел не к месту в «Ковингтоне».

– Вик, – сказал Айзек, приблизившись к столу.

– Айзек. – Вик не встал. Плохой знак.

Айзек выдвинул стул и присел.

– Что пьешь?

– «Джин Рики».

Он поманил официанта, указал на напиток Вика и вздернул два пальца.

Вик пустился в длинную и запутанную историю о преследованиях алкогольных лицензий, но у Айзека недоставало терпения. Тот слишком долго держал его в напряжении. В первую же паузу в разговоре после того, как принесли напитки, Айзек его перебил:

– Итак, у тебя было время подумать?