Фанни только кивнула и уставилась в потолок. Внезапно она показалась очень далекой. Анна не знала, что сказать ей, и не могла найти силы защищать человека, чья компания ей не нравилась. Наконец, Фанни заговорила сама:
– Иногда мне кажется, что последние восемь лет я провела, задержав дыхание.
Анна понимала ее – каково было чувствовать ускользающий контроль над собственной судьбой.
– Я думаю, большинство женщин приносят жертвы ради собственного благополучия или благополучия любимых.
Она посмотрела на круглый живот Фанни.
– Не Розмэри Хойт, – коротко засмеялась Фанни.
Анна перевернула книгу и посмотрела на фотографию Фицджеральда на обложке. Он был приятным мужчиной, с чертами отчасти похожими на Стюарта.
– Возможно, мистер Фицджеральд описал женщину, которой не существует.
Анна вернулась домой из больницы к знакомому конверту авиапочты, ожидающему ее на комоде в прихожей Адлеров. Передняя часть была усыпана марками, на большинстве которых мелькало лицо Гитлера.
Содержимое письма на родном матери венгерском было коротким.
Анна представила мать в туго перепоясанном пальто, с прижатой к груди папкой документов, стоящую перед генеральным консулом и защищающую себя. Перед глазами встала комнатушка, где проводились интервью, люди, ожидающие в приемной – почти все немецкие евреи с надеждой на визу – и отказывающиеся даже перешептываться, только бы не сказать и не сделать чего-то, что лишит их шанса уехать. Чиновники, которые проводили интервью Анны, глумились над стопкой из более чем пятидесяти документов и задавали вопросы, которые в других обстоятельствах посчитали бы бесцеремонными. Когда Пауль встретил ее мать? Когда они поженились? Анна была незаконнорожденной? На каждый вопрос Инес предъявляла нужный документ – военный билет отца Анны, свидетельство о его смерти, свидетельство о браке с Паулем. К моменту, когда Анне выдали студенческую визу, они с родителями прошли через двери более двадцати пяти государственных агентств.