Флотская Юность

База дизелистов — у пирсов узкие длинные тела дизельных подводных лодок с характерной бульбой гидроакустической станции на носу, на склонах сопок почерневшие от времени деревянные дома чередуются с двухэтажными каменными постройками. Все носит следы запустения и тоски. Но мы не унывали — молодость!

Как-то в городском офицерском кафе «Ягодка» мы вновь столкнулись с Пецой. Запахло гауптвахтой или попросту «губой», но у наших начальников не было ни спирта, ни краски, не другой северной «валюты», поэтому на губу меня не посадили, а ограничились уже двумя месяцами без берега.

Дизельная подводная лодка — это по сути стальной цилиндр, заполненный оборудованием, трубопроводами и баллонами высокого давления. Свободного пространства практически нет. При работе дизелей стоит страшный грохот и гул. Отсечный воздух пропитан запахами машинного масла, краски и жирным мазутным смогом.

Первое, что сделал командир БЧ-V, построив нас, курсантов, на пирсе, это предупредил, что если кто-то продует систему гальюна в отсек, с лодки не выйдет. После этого он приказал старшине трюмных научить нас пользоваться лодочным гальюном. Старшина несколько раз объяснил какой клапан, в какой последовательности открывать, какой — закрывать перед продувкой унитаза за борт. Потом продемонстрировал это в действии. Мы закивали — все понятно.

И вот мы в море… на глубине… Как всегда, в гальюн приспичило неожиданно…

Сделав свое дело, я начал разбираться в схеме продувки содержимого унитаза за борт. Нарисованная схема привинчена к переборке. Начинаю по схеме разбираться. Затем осторожно открываю и закрываю нужные клапана. Уверенности, что собрал схему правильно, нет. Вдруг содержимое унитаза продуется не за борт, а в отсек, облепив меня и переборки гальюна. Опять читаю схему. Начинаю все снова. Кто-то дернул за ручку двери. Я занервничал. Нажать? Не нажать?..

Пробегаю положение клапанов глазами — вроде все правильно. Двери опять задергали. Прикрываю глаза и нажимаю слив. Шум системы, продувающей все за борт, и тишина.

«Слава богу! Продулся. — Про себя подумал: — Ну, его к черту! При такой нервотрепке лишний раз в гальюн не захочется».

Еще несколько раз выходили в море на трое-четверо суток. Спал, как убитый, втиснувшись в какую-то щель между трубопроводами и накрывшись ватником с головой. Вместо умывания протирка лица и рук спиртовым тампоном. Бытовые условия тяжелейшие, но мы-то прибыли на месяц, а у матросов служба три года, я не говорю про офицеров…

Запомнился старшина команды — высокий, широкоплечий, с громким, как говорят, зычным голосом.

— «Буки-четыре» — сесть! — Это команда нам, матросам и курсантам, в береговой столовой, куда мы пришли строем на обед.

— «Буки-четыре» — встать! — Это мы обед закончили. Лишний раз убеждаюсь, что рост и голос имеют веское значение на флоте!

Практика, длившаяся месяц, закончилась, а месяц неувольнения у меня еще оставался. Поэтому, когда мы с практики вернулись в «Систему», я, как «политический», остался в «академии» вместе с отстающими и двоешниками, но сдавать экзамены мне было не нужно, поэтому я ходил с транзисторным магнитофоном «Весна» на пляж училища, купался и загорал…

Прошло пару дней, и командир третьей роты, оказавшись в безвыходном положении, ему нужно было срочно послать патруль в город, а из четверокурсников никого под рукой не оказалось, послал старшим патруля меня. Я взял форменку с четырьмя курсовками и погонами главного старшины и пошел начальником патруля с двумя курсантами с первого курса. Отстоял без замечаний, и в знак благодарности меня немедленно отправили в отпуск, сказав, чтобы я вернулся пораньше и помалкивал. Что я и сделал.

Мой командир не знал, что я практически полностью отгулял отпуск, и при первой после отпуска встрече, глянув на меня строго, изрек:

— Ну что, посидел, подумал?

— Так точно! — ответил я.

В конце июня 1970 года на улицах нашего города наблюдалось странное явление: то и дело попадались люди, тащившие сетки и авоськи, тяжело нагруженные бутылками шампанского, коньяка, водки. Ожидалось существенное повышение (вдвое) стоимости крепких напитков. Но, как говорится: «На всю жизнь не запасешься».

С первого июля водка подорожала. Бутылка простой водки стала стоить три рубля шестьдесят две копейки. Бутылка водки «Экстра» — четыре рубля двенадцать копеек. Водку по три шестьдесят две в народе быстро прозвали «коленвал». Действительно, буквы в слове «ВоДкА» на зеленоватой этикетке скакали вверх-вниз.

Газеты с нарастающим гневом клеймили происки сионизма и израильской и американской военщины.

На День Флота в бухте проводились массовые матросские заплывы и шлюпочные гонки, которые, как всегда, не оставляли никого равнодушными.