* Пар, конечно, 'белым' быть не может, если 'белый', то это, по научной терминологии 'туман', но уж так повелось в литературе…
Выполнив свою задачу, 'Богатырь' поспешил к основным силам, чтобы принять участие в финальном акте сегодняшнего боя.
Пока броненосцы Макарова спешили на соединение с остальными силами артурской эскадры, не было никакой необходимости находиться в броневой душегубке боевой рубки. Командующий с остальными вышли на мостик и стали получать временное удовольствие от морского ветра, освежавшего лицо и пейзажа радовавшего взор. Взор особенно радовала такая деталь данного пейзажа, как днище 'Сикисимы' пока ещё возвышавшееся над волнами.
— Эдуард Николаевич, запросите пока 'Цесаревича' и 'Победу' о повреждениях.
— Запрос уже сделан, ваше высокопревосходительство, — отозвался Щенснович. —
Ждём ответа.
— А что у нас?
— Думаю, что через несколько минут смогу ответить. Если не исчерпывающе, то близко к тому.
Действительно, через четыре минуты лейтенант Скороходов доложил об основных повреждениях: пробоина в носовой части в районе кондукторской кают — компании, (несколько выше ватерлинии, но захлёстывается волнами), солидные дырки в первой и третьей трубах, разбиты все прожекторы кроме одного на фок — мачте, уничтожены оба дальномера, несколько попаданий в броню без её пробития. Кроме того выкрошились зубья подъёмных шестерён у двух шестидюймовых орудий левого борта. Но самые большие неприятности доставил двенадцатидюймовый, угодивший в кромку амбразуры кормовой башни, причём, попавший именно в тот момент, когда производилось заряжание орудий — от взрыва собственный снаряд сместился назад, раздавил оба полузаряда и заклинил зарядник. Парусиновые чехлы на амбразурах загорелись, и при их тушении залили водой реле и клеммы электрического привода. Башня теперь могла разворачиваться только вручную. Убито на броненосце восемнадцать матросов, ранены мичманы Саблин, Столица и князь Голицын и сорок девять нижних чинов.
Степан, слушая доклад, успел посмотреть на котельное железо, которым заузили смотровые щели боевой рубки, и только с левой её стороны насчитал восемь отметин от осколков. Осколков не влетевших, и не посеявших смерть внутри.
К тому моменту, когда закончил свой доклад старший офицер 'Ретвизана', поступили сведения с 'Цесаревича' и 'Победы'. Если на первом, как впрочем и ожидалось, всё было в полном порядке — восемь раненых, мелкие дырки и вышедшая из строя средняя шестидюймовая башня левого борта, то от Зацаренного доклад оказался менее оптимистичным: прошило восьмидюймовую броневую плиту — затоплена угольная яма и три отсека, в районе миделя пробит верхний броневой пояс, пять пробоин в небронированных участках, попадание в отделение носового минного аппарата — благо, что Макаров категорически запретил заряжать оные перед боем… Семь убитых, тридцать шесть раненых.
Но все три броненосца вполне могли поддерживать пятнадцатиузловый ход, что и делали. Расход боезапаса был у всех приблизительно равным — около половины снарядов главного калибра и треть шестидюймовых.
— Ухтомский начал, Степан Осипович, — привлёк внимание командующего Молас. Звук пока ещё не успел долететь до мостика 'Ретвизана', но все, кто смотрел в нужную сторону, увидели огонь и дым выстрела на 'Петропавловске'. Когда услышали и собственно отдалённый грохот, лейтенант Кетлинский щёлкнул секундомером.
— Двадцать шесть секунд, — небольшая пауза… — Около сорока кабельтовых.
— Уже меньше. Спасибо! — кивнул старшему артиллеристу броненосца Макаров. — Эдуард Николаевич, — это уже Щенсновичу, — Прикажите передать: 'Быть готовыми к развороту влево на пятнадцать румбов на траверзе второго в линии корабля противника'. И примите два румба вправо.
— Есть!
— Вы что задумали, Степан Осипович? — слегка обеспокоено поинтересовался начальник штаба. — Зачем разворот? Не разумнее ли пройти на контркурсах до конца японского кильватера и обрезать им корму?
— Если бы до захода солнца оставалось бы ещё хоть пару часов, Михаил Павлович, я бы именно так и сделал. А сейчас у нас времени на это нет. Тем более, что в хвосте его колонны наиболее защищённые 'Микаса' с 'Асахи', а головным идёт 'Ясима' у которого с бронированием пожиже. Так что воспользуемся приёмом, которому попытался научить нас сам Того.
— Павел Петрович, — ещё раз несмело предложил Яковлев, — может всё‑таки в лазарет?
— Оставьте, — раздражённо отозвался Ухтомский. — Рана — пустяки, царапина. Чувствую себя вполне сносно…
Выглядел сейчас контр — адмирал ну просто очень импозантно. Прямо как в ещё не написанной песне: 'Голова обвязана, кровь на рукаве…'.
В развязке предыдущего боевого эпизода японский восьмидюймовый фугас разорвался на мостике прямо перед боевой рубкой. Внутрь влетело совсем немного осколков, но одним из них всё‑таки 'пригладило' адмирала по голове. Вскользь, но на пару минут Ухтомский сознание потерял. Рулевому и старшему штурману 'Петропавловска' прилетело посерьёзнее: у первого осколок в животе, а второму пробило грудь навылет.
— Начинайте пристрелку, лейтенант!