«Флоту – побеждать!»

— Ничего пока, ваше высокопревосходительство, — вытянулся возле адмиральской койки матрос. — Разбудить приказали, как рассветет…

— Ну да… Ладно… — Степан с трудом возвращался в реальный мир. — Распорядись насчет завтрака…

— Через три минуты будет, — откозырял вестовой и вылетел из спальни.

* * *

— Доброе утро, Эдуард Николаевич! — поприветствовал адмирал Щенсновича, поднявшись на мостик. — Вы вообще этой ночью спали?

— Здравия желаю вашему высокопревосходительству! Пару часов сна урвать удалось, но что поделаешь — ночи сейчас короткие.

— Что адмирал Молас?

— Пока не появлялся. Прикажете за ним послать?

— Не стоит. Пусть отдохнет лишние полчаса. А вас я попрошу запросить эскадру по поводу повреждений, потерь на кораблях и остатках угля и снарядов.

— Уже сделано, ваше высокопревосходительство…

— Да оставьте вы, Эдуард Николаевич. Попрошу без чинов. Итак?

— Пожалуйста! — Щенснович протянул командующему несколько листов.

— Спасибо!

Так… Угля хватит всем. Ну или почти хватит. Потери убитыми-ранеными представимые — от десятка на «Цесаревиче» до семи десятков на «Ретвизане», «Победе» и «Петропавловске». Со снарядами тоже ожидаемо. Осталось приблизительно по двадцать процентов шестидюймовых и по десятку главного калибра на ствол. На «Цесаревиче» и того хуже — двенадцать в кормовой башне и шесть в баковой. Ну да — броненосец палил вчера практически без помех, странно, что вообще в погребах хоть что-то осталось…

Отряд Ухтомского шел параллельным курсом, и можно было без особого труда оценить состояние его броненосцев. «Севастополь» и «Полтава» выглядели вполне прилично, а вот то, что «Петропавловску» вчера пришлось лихо, просто бросалось в глаза. И дифферент на нос весьма ощутимый, и развороченная вторая труба, беззащитно задранные к небу пушки кормовой шестидюймовой башни, «срубленная» почти под корень грот-мачта… Неудивительно, что потери в людях на нем оказались самыми высокими на эскадре.

— Ваше высокопревосходительство! — влетел на мостик лейтенант Развозов. — Телеграмма с «Пересвета».

— Что, — обрадовался Макаров, — жив еще, курилка!

— Не совсем так, — слегка смутился офицер, протягивая адмиралу бумагу. — Вот.

Тааак! «Минная пробоина… Сидим на камнях у самого Эллиота… Погрузились по клюзы… Возможны атаки японцев… «Грозовой»…

— Какие новости, Степан Осипович? — поинтересовался Молас, только что зашедший на мостик.

— Здравствуйте, Михаил Павлович, — протянул руку командующий своему начальнику штаба. — В этой телеграмме есть две: плохая и хорошая. С какой начать?

«Блин! — подумал про себя Степан. — Это уже вообще из области анекдотов. Докатился…»

— Предпочитаю узнать сначала плохую. Исходя из того, что я вижу на плаву практически всю нашу эскадру, новость не самая неприятная.

— Именно. Вы почти угадали со своим «практически». «Пересвет» можно считать погибшим.

— Что значит «можно считать»? — напрягся Молас.

— А вот это и есть хорошая новость: сидит на камнях у Эллиотов с минной пробоиной. Но долго не просидит — первый же свежий ветер, думаю, его и с мели стащит, и утопит.

— «Аскольд» передает: дымы с кормовых румбов, — вмешался голос сигнальщика в беседу адмиралов.

— Думаете — японцы? — тут же спросил командующего Молас.

— Больше некому. Сколько до Чемульпо, Эдуард Николаевич?

— Около двадцати миль, — немедленно отозвался Щенснович.

— Спасибо!

Степан внутренне напрягся — вот он, «последний и решительный».

— «Аскольду» — произвести разведку. В бой не вступать, — начал чеканить слова Макаров. — Эскадре: «Приготовиться к повороту на шестнадцать румбов влево. Второму броненосному отряду вступить в кильватер Первому». «Крейсерам следовать к «Аскольду».

* * *

— «Аскольд», «Баян», «Богатырь», — докладывал сигнальщик. — За ними еще дымы.

— Ясно. — Того даже не тронул бинокль. — Здесь все. Передайте на «Сума» и «Акаси»: «Развернуться и следовать в Цинампо». Остальным перестроиться в кильватер: «Асахи», «Адзума», «Чиода», «Нийтака», «Идзуми», «Яейама». Генеральный курс прежний.

Русские крейсера благоразумно не стали идти на сближение с последним из оставшихся в строю японских броненосцев — отвернули. Отвернули, открывая дорогу своим «большим братьям» — шести броненосцам артурской эскадры, которые весьма решительно направлялись в сторону противника.

Того совершенно ясно понимал, что это конец, но оставался шанс превратить полный разгром в «поражение по очкам».

— Передать на «Асахи»: «Держать курс так, чтобы выйти на дистанцию в пятнадцать кабельтовых».

* * *

— Вы посмотрите только — какой отважный у нас противник, — улыбнулся Макаров, глядя на маневр Того. — Он просто собирается разыграть из себя Тегетгофа. Но здесь ему не Лисса.

— Не понял, Степан Осипович. Думаете, японцы пойдут на таран?

— А вы считаете, что у Того есть другой выход? К тому же по заполненности своих погребов он вполне может судить и о количестве снарядов у нас. И если мы клюнем на его провокацию, и начнем палить главным калибром сразу, то его бронепалубные недомерки вполне смогут дотянуться до наших бортов своими форштевнями.

— Понимаю…

— Вот именно. Эдуард Николаевич!