Фокус

Сказать о том, что я присмотрю за чужим ребенком — проще, чем вот так внезапно остаться с ним один на один без поддержки и не имея в запасе ни малейшего представления, чем заняться прямо сейчас. А там, в кухне, сидит маленькая девочка, которая осталась совсем одна.

Сколько себя помню, в самых критических ситуациях у меня частенько срабатывал инстинкт самозащиты: я брала себя в руки, закрывалась от эмоций, которые меня разрушают и не дают сосредоточиться, и просто делала, что нужно. А стресс выходил как-то потом, когда никого не было рядом, и я могла поплакать и даже покричать, чтобы выплеснуть плохие эмоции, страх и боль. И сейчас происходит то же самое. Просто словно внутри срабатывает система безопасности, поднимая вокруг невидимые бетонные стены, превращая испуганную Йори в принцессу в бункере, которую не достать даже ядерным ударом. Потому что сейчас мне нельзя лелеять свой страх и поддаваться панике. Я должна думать о Сове, которой — совершенно точно — намного тяжелее, чем мне.

Смахиваю непрошеные слезы, кривляюсь перед зеркалом в прихожей, чтобы лицо перестало быть похожим на морду унылой глубоководной рыбы, и уверенным шагом захожу в кухню. Сова сидит на диванчике, поджав по себя ноги, и смотрит в одну точку. Не плачет, но мелко дрожит, и мне стоит больших усилий не броситься к ней с теплым пледом. Нам нужно быть сильными ради мужчины, которого мы обе любим одинаково сильно, но каждая по-своему.

— Папа меня бросил, — первой нарушает тишину Соня, потому что я не лезу к ней в душу и просто загружаю посуду в посудомоечную машину, мысленно прикидывая, что приготовить на ужин, чтобы порадовать малышку хоть чем-то. — Бросил с тобой.

— Взрослым иногда приходится принимать непростые решения, — говорю я. Нельзя говорить с ней, как с маленькой. Мы должны быть на равных, если она снова попытается показать мне, что в их с Андреем жизни мне нет места. Какое-то время я точно буду рядом, и чем раньше мы обе это поймем и примем, тем лучше. — У нас есть обязательства перед другими, перед людьми, на которых мы работаем, перед друзьями и родственниками.

— И перед детьми? — тут же находит зацепку Соня, стряхивая на пол диванную подушку. Она протестует, как умеет, и я просто пожимаю плечами. — Я не люблю тебя, ты нам не нужна!

— Я тоже не могу сказать, что люблю тебя, — честно отвечаю я и по глазам вижу, что ее это обескураживает. Наверное, она привыкла слышать, в том числе и от бывших женщин Андрея, что ее все любят — и она милая славная девочка. — Потому что любовь не бывает сразу в лоб.

Это не совсем правда, но такие тонкости все равно не имеют отношения к нашему разговору.

— А какая бывает любовь? — настораживается Сова.

Я нарочно тяну время: ставлю чайник, в маленькую кастрюльку набираю молоко и подогреваю, чтобы приготовить какао. Только упрямство не дает Сове повторить вопрос, и эта передышка дает мне время подготовить ответ.

— Например, — ставлю перед ней стакан и блюдце с двумя рогаликами, — любовь твоего папы к тебе. Она — особенная. Потому что ты и он — самые близкие друг другу люди, потому что никто и никогда не займет твое место в его сердце, и ты всегда, даже когда станешь такой взрослой как я, и даже старше, будешь его маленькой любимой девочкой, ради которой он сделает все что угодно. Так меня любят мои родители, и так твоего папу любят твои бабушка и дедушка.

— А ты? — Сова сама не понимает, что тянется за угощением и откусывает большой кусок, который сосредоточенно «притаптывает» пальцем в рот. Выглядит до того забавно, что я с трудом подавляю желание потрогать надувшиеся щеки.

— Я еще не знаю тебя и будет нечестно сказать, что я тебя люблю.

— Ты любишь папу? — переходит в наступление маленькая бестия, но мне уже не страшно, потому что с забитым ртом ее попытка меня обескуражить превращается в плохо сказанную скороговорку.

— Люблю, — честно отвечаю я. — Но не так, как ты. И мы можем обе его любить. Ничего страшного не случиться. У твоего папы большое сердце, его любви хватит на всех.

Я нарочно не говорю о себе, потому что это слишком скользкая тема, не имеющая отношения к нашему разговору по душам. И именно она может снова вышибить меня из состояния уверенной в себе женщины. Я вон даже не смогла толком проводить своего мужчину, а ведь обещала дать бой его «холостячности». Что-то не так ты делаешь, Йори…

— Можно еще шоколад? — Соня медленно подталкивает стакан к краю стола, и что это, если не попытка предложить временное перемирие?

Я добавляю в молоко еще ложку какао с горкой, делаю себе чай, и мы молча жуем рогалики с вишневым джемом.

Глава сорок четвертая: Йори

Через час, когда на улице уже стемнело, но на часах только шесть, я вспоминаю, что собиралась купить мелочи, которые из-за спешки забыла бросить в сумку, и предлагаю Соне погулять перед сном. На улице выпал свежий снег, ветра нет — и градусник показывает комфортную температуру. В конце концов, прогулки перед сном на свежем воздухе еще никому не навредили.