Фокус с зеркалами. Зернышки в кармане. В неизвестном направлении. Хикори, Дикори, Док...

— Разрешите вам помочь, мадам, — услышала за спиной Хилари, беспомощно взиравшая на вокзальную суматоху. Арабы-носильщики хватали ее вещи, орали, переругивались, наперебой рекомендовали разные гостиницы. Она с благодарностью обернулась к уже знакомому французу.

— Вы едете в «Пале-Джамаи», n'est-ce pas, Madame?[152]

— Да.

— Вы знаете, что это в восьми километрах отсюда?

— В восьми километрах? — огорчилась Хилари. — Так это за городом?

— Это рядом со Старым городом, — объяснил француз. — Я-то останавливаюсь в гостинице здесь, в городе, но отдыхать и развлекаться, конечно, надо ехать в старый город. Видите ли, там раньше жила марокканская аристократия. Там чудесные сады, прямо из которых вы попадаете в нетронутый Старый город. Похоже, никто из гостиницы не приехал встретить поезд. Если позволите, я найду вам такси.

— Вы очень любезны, но…

Не слушая возражений, француз бегло заговорил с носильщиками по-арабски, и вскоре Хилари уже сидела в такси, куда грузили ее багаж, а француз объяснял ей, сколько следует заплатить хапугам-носильщикам. Когда те попытались заспорить, несколько резких, сказанных по-арабски слов заставили их замолчать и ретироваться. Благодетель Хилари достал из кармана визитную карточку и протянул ей.

— Мадам, я к вашим услугам в любое время, только дайте знать. Следующие четыре дня я пробуду здесь, в «Гранд-отеле».

Приподняв шляпу, он удалился. Перед тем как такси покинуло освещенную вокзальную площадь, Хилари успела прочесть на карточке по-французски: «Анри Лорье».

Такси, выехав за город, поползло в гору. Хилари, выглядывая в окно, пыталась запомнить дорогу, но на землю уже спустилась темнота. Разглядеть что-нибудь можно было только, когда они проезжали мимо освещенного здания. Не началось ли уже путешествие в неизведанное? Не был ли мосье Лорье эмиссаром той таинственной организации, которая убедила Томаса Беттертона оставить любимую работу, дом и жену? Хилари забилась в угол и гадала, куда ее везут.

Доставили ее, однако же, со всеми почестями действительно в «Пале-Джамаи». Выйдя из машины, она прошла через арку и, к своему несказанному удовольствию очутилась в восточном интерьере. Там были длинные диваны, кофейные столики и ковры ручной работы. От конторки портье ее повели через анфиладу комнат на террасу, мимо апельсиновых деревьев и душистых цветов, затем по винтовой лестнице наверх, в прелестную комнатку в том же восточном стиле, но со всеми conforts modernes[153], о которых так пекутся путешественники двадцатого века.

Ужин, как сообщил ей носильщик, подавался с половины восьмого. Она распаковала кое-что из вещей, умылась, причесалась, спустилась вниз, через длинную восточную курильню, попала на террасу и поднялась по ступенькам в расположенный сбоку от нее ярко освещенный ресторан.

Кухня была прекрасной и, пока Хилари ела, в ресторане перебывало множество людей. В тот вечер она слишком устала, чтобы пытаться их оценивать и классифицировать, но пару незаурядных личностей не заметить не могла. На пожилого мужчину с желтым лицом и козлиной бородкой она обратила внимание из-за подобострастия, с которым относилась к нему ресторанная обслуга. Стоило ему поднять голову, как тарелки тут же убирались, а на их место ставились другие. Приподнятая бровь — и к столику уже мчался официант. Кем мог быть этот человек? Большинство посетителей явно составляли туристы. За большим столом в центре зала сидел какой-то немец; средних лет мужчина и рядом с ним светловолосая, очень красивая девушка, видимо, были датчанами или шведами. Она выделила английское семейство с двумя детьми, несколько групп американских туристов и по меньшей мере три французских семьи.

После ужина Хилари выпила кофе на террасе. Было прохладно, но не слишком, и она упивалась запахом цветов. Легла она рано.

Утром следующего дня, сидя на той же террасе под красно-белым зонтиком, Хилари вдруг ощутила всю нереальность происходящего. Сидеть здесь, выдавая себя за покойницу, и ждать чего-то мелодраматического и из ряда вон выходящего! В конце концов, разве не могла несчастная Олив Беттертон отправиться за границу просто так, чтобы отвлечься от грустных мыслей и чувств? Скорее всего, она знала о местонахождении мужа не больше, чем все остальные.

Да и слова, которые бедная женщина произнесла перед смертью, вполне могли иметь безобидное объяснение. Ну да, хотела предостеречь Томаса Беттертона насчет какого-то Бориса. Она была не в себе, заговаривалась, прочла детский стишок и сказала, что сначала не верила. Во что? Наверное, в похищение Томаса Беттертона.

Только и всего, никакого мрачного подтекста, никаких зацепок. Хилари устремила взгляд вниз, туда, где раскинулся прекрасный сад. Все там было красиво и безмятежно. Взад-вперед по террасе носились дети, мамы-француженки окликали и журили их. Появилась белокурая шведка, села за столик, зевнула, достала бледно-розовую помаду и провела ею по уже накрашенным губам, нахмурилась, рассматривая свое отражение в зеркальце.