Фол последней надежды (СИ)

Меня немного трясет, как бывает обычно, когда выныриваешь из глубокого сна. Лоб покрыт испариной, и снилось мне, кажется, что-то неприятное. Так что я даже рада, что Ваня меня разбудил. Укладываюсь обратно в постель и пару раз провожу рукой по шерсти Альберта от ушей до хвоста. Он тоже успокаивается и устраивается поудобнее. Громов отходит в сторону и, кажется, достает что-то из шкафа. Потом возвращается и накрывает меня каким-то мягким пледом. Сам ложится рядом, но не под одеяло, а сверху. Целует в плечо и кладет на него свою ладонь. Вроде бы почти объятия, но какие-то деревянные. Жест какой-то странный и непривычно целомудренный. Я успела привыкнуть к другому. Ваня очень честный в своих реакциях, и когда он хочет обнимать меня или целовать, то делает это с полной отдачей.

Я ворочаюсь, а потом все-таки спрашиваю:

— Что-то не так?

— Все нормально.

Но по тону понимаю, что это не правда. Чувствую, что Ваня о чем-то умалчивает, но пока не могу понять, в чем дело.

Прикрываю глаза в надежде на сон, но он не идет. Меня гнетет тревога. На ощупь чешу кота, треплю его за уши, трогаю за нос — он все терпит. И совсем он не похож на сволочь, как говорил Громов. Хотя, конечно, я заметила, какими высокомерными взглядами Альберт одаривал и моего брата, и Ваню.

По дыханию и по напряженной руке на моем плече я понимаю, что Громов тоже еще не спит. И я решаюсь уточнить.

Шепчу ему:

— Ты нервничаешь? Злишься?

Ваня глубоко вздыхает, и его теплое дыхание касается моей щеки. Приятно. Все еще сильно волнующе. И очень страшно, что в какой-то момент я могу этого лишиться.

Он говорит:

— Нет, ты была права. Скорее это ты должна злиться на меня. Все в порядке, Гель, спи.

Но мое упрямство уже тащит меня вперед, как локомотив.

— Неправда. В чем дело? — спрашиваю я.

Ваня за моей спиной снова вздыхает. Мышцы его грудной клетки и пресса напрягаются. Кажется, он вот-вот заговорит, и я не хочу спугнуть этот порыв. Замираю в ожидании, и внутри все тоже как-то затихает.

И он начинает говорить мягко и медленно, как будто подбирая слова:

— Котенок, ты тоже пила эту дрянь. Знаю, что не много, но все же было. Я очень хочу сейчас быть рядом с тобой, но не хочу провоцировать, что ли. Поэтому просто закрывай глазки, будем спать. Это был сложный день.

Этого я совсем не ожидала услышать. Он боится меня? Ему противно? Я молчу и пялюсь в темноту. Горячая слеза скатывается из правого глаза, бежит через переносицу, пересекает щеку и ныряет под мочку уха. Сосредотачиваюсь на этой траектории, чтобы не расплакаться в очередной раз. Мне снова становится иррационально стыдно за все, что происходило этим вечером.

Стараясь не шмыгать, аккуратно вытираю нос пальцами. Почему-то не хочу, чтобы Ваня понял, как я расстроена, но он все равно замечает. Тянет меня за плечо и заставляет повернуться на спину. Я отворачиваюсь и сердито вытираю мокрую щеку.

Ваня берет меня за подбородок и поворачивает голову обратно. Смотрю ему в глаза и думаю о том, что даже в темноте досконально помню их цвет.

— Почему ты плачешь?

— Нипочему, — говорю бесцветно, но обида все равно звенит в голосе.

— Геля, — одним только моим именем он и просит, и укоряет.

— Тебе противно?

— Чего?

— Противно от меня?

— Гель, ты дурочка? Ты что такое говоришь? Я, может, как-то не так объяснил, что имею ввиду.

— Ты сказал, что не хочешь провоцировать.

— Да. Ты Арину видела? Ее…ну, скажем, настойчивый флирт с Богданом?

Я киваю:

— Видела.

— Это действие такое у этой фигни. Снимает социальные блоки, раскрепощает. В том числе сексуально. Понимаешь?

В этот момент я безумно рада тому, что в комнате темно, потому что я чувствую, как ужасающе быстро краснею.

Бормочу невнятно:

— Я этого не знала.

Ваня наклоняется и целует меня в переносицу. Улыбается. Проводит костяшками пальцев по моей щеке и, я боюсь, чувствует, какая она горячая от смущения.

Он говорит:

— Мне Богдан напомнил о том, что ты тоже пила этот коктейль, просил вести себя правильно.

— Боюсь, у него были другие мотивы, — хмыкаю я.

— У него один мотив, Гель. Любовь к тебе.

Ваня, до этого нависавший надо мной, откидывается на спину. А у меня как будто все чувства обостряются, и я вдруг по тону последней фразы понимаю, что за чувства его мучают.

— Ты ревнуешь?

— Честно говоря, да, — с очередным вздохом отвечает он.

— Почему?

— Вы очень близки. Я всегда понимал, что брат для тебя мужчина номер один. В детстве я вам даже завидовал, тоже хотел сестру, с которой мне было бы так же классно. Но теперь это меня по-настоящему беспокоит. Не знаю, сможешь ли ты это понять.

Я нащупываю Ванину руку и крепко сжимаю. Не уверена, что поступаю правильно, поэтому начинаю говорить торопливо. Иначе передумаю.

— Вань, я сейчас кое-что скажу, только ты не пугайся, ладно? Я не хотела, чтобы ты это узнал, и в какой-то момент сделала это практически смыслом своей жизни. Чтобы ты думал, что я вообще тобой не интересуюсь. Хотя все было наоборот. Я…в общем, ты мне нравишься уже очень давно.