Folie a deux

– Сегодня, молодой человек, от вас мало толку! Приходите в следующий раз, я отвечу на ваш вопрос – как убил своего сына.

***

Я боялся лишь, что Елены не окажется в театре. На Чистопрудном появился спустя сорок минут после встречи с Гансом. Впервые я увидел афиши, на которых Елена была в образах: Катерина Островского, Цветочница Бернарда Шоу, на одном из плакатов она – Гиттель Моска в спектакле «Двое на качелях». Завороженный её разностью, я долго рассматривал галерею типажей и снова не понимал противоречивого щебетания внутри себя. Слишком уж монументальной она представлялась мне – слишком закрытой, недоступной, загадочной, но вместе с тем влекущей.

В театр я попал со служебного входа и администратор – приземистая старушка строго поинтересовалась целью визита. Я спросил Елену, добавив, что являюсь её другом.

– Мне надо посмотреть, возможно, сейчас идёт репетиция, – ответила старушка, погружаясь в какие-то журналы.

Но смотреть ничего не понадобилось, в гулких театральных коридорах внезапно послышался её голос и шаги. Спустя мгновение она и сама предстала передо мной, готовая, очевидно, покинуть театр.

– Макс? Как неожиданно!

– Мне надо поговорить с вами, простите, что без предупреждения.

– Что-то случилось, вы взволнованы, можно? – Елена попыталась дотронуться до моего лба тыльной стороной ладони, но я дернулся назад, затравленно, как зверь, – Простите меня, я хотела лишь…

– Нет, это вы простите… Вы домой?

– Да.

– Уделите мне время, пожалуйста…

– Конечно!

Она попрощалась с администратором, мы вышли на театральную парковку и направились к её автомобилю. Первые минуты тянулись в молчании. Я не знал, с чего начать. Но как только машина тронулась, она заговорила первой:

– Макс, вы пугаете меня…

– У меня ощущение, что сегодня ночью мы с вами виделись…

Елена резко ударила по тормозам и посмотрела на меня не изумленно, скорее испуганно… Было и что-то ещё в этом взгляде, словно она сама хотела поговорить со мной об этом…

– Что это значит?

– Я не знаю, как всё объяснить. Вы позвонили мне, сказали, что курите, попросили спуститься вниз, я оделся, встретил вас, стоящую с сигаретой и мы направились в парк около вашего дома. Сначала вы сказали, что иногда у вас возникает желание обнять меня при встрече, я ответил, что веду замкнутый образ жизни и не желаю людей.

– Это только твои болезни, и только ты их можешь вылечить…, – ответила я вам…

Теперь Елена смотрела прямо перед собой. Оба мы боялись пошевелиться, оба понимали, что случилась какая-то нелепая, а, возможно, страшная невероятность.

– А потом мы обсуждали Ремарка и искали определение человечности, – заметил я, не в силах больше выносить тишины.

– И ещё мы, кажется, перешли с вами на «ты» …

Всю дорогу ехали молча. Каждый обдумывал произошедшее. Она лишь спросила, где я живу, чтобы подбросить до дома.

– Вы понимаете, что это значит? – внезапно взорвалась она, – Ты понимаешь?

– Мы видели один и тот же сон…, – я улыбнулся.

– Тебя это забавит?

– Интересует…

– Вот как…

– Мой дом, спасибо, Елена… Спасибо, что подкинула.

Я вышел из машины и, не оборачиваясь, побрёл к подъезду. Сердце моё колотилось. Я не знал, что делать дальше. Я запер дверь своей квартиры и в ту же секунду мой мобильник завибрировал в кармане коротким тугим маршем. Это было сообщение от Елены:

«Мы не просто видели один и тот же сон. Мы пришли в этот сон для общения. Невероятно. Не знаю, что сказать. Не говорила прежде, скажу сейчас – я чувствую, что у нас много общего с тобой»

Странный день, наконец-то, подходил к концу. И сейчас мысленно я стремился к Елене Ганса, которая, знаю, тоже ждала меня теперь. Я ещё не предполагал, что увижу её в последний раз. И горько пожалел, о том, что лег в проклятый гроб и увидел все то, что произошло на площади немецкого городка.

Вот она вместе с Гансом садится в автомобиль. Машина выруливает на круговой участок движения, делает неосторожный рывок в соседний переулок и в ту же минуту в них врезается массивный. Врезается на полном ходу так, что обе машины подлетают в воздухе, и алые гвоздики, которые перевозил проклятый грузовик взмывают в небо, подобно залпу салюта. А потом падают – тяжело, размашисто, покрывая тоненькую корочку снега красными пятнами. Страшную сцену я увидел из окна их квартиры на третьем этаже и по началу замер в ужасе, не смог даже произнести звука для того, чтобы обозначить своё потрясение. С открытым ртом беззвучно опадал на подоконник, я плакал, я бил кулаками себя по лицу, потому что последнее, что мне удалось увидеть – мертвого водителя грузовика, который вылетел через лобовое стекло и упал в десятке метров на землю, Ганса, который с окровавленным лицом (и лишь теперь я понял, откуда этот шрам на его подбородке и брови) достает из машины мертвые тела своей жены и ребенка. Как он в агонии прижимает их к своей груди, ещё не до конца понимая – это конец. Всему конец. Елена мертва. Наша Елена была мертва. Звучала очень простая и светлая музыка. Она лилась в такт начинающемуся снегу. Она была громче снега, но тише сердца.

ГЛАВА 8