Фонарики желаний

В лицо он, конечно, так меня не называет – это примерно как говорить «мой младший сын» в разговорах с другими людьми, – но, конечно же, Цзяо, Сын Номер Один, уцепился за это прозвище и тычет им мне в нос при любой возможности. «Сын Номер Два» – прямой перевод с китайского языка, в котором родители иногда называют детей лао да, лао эр, лао сан, что означает «старший», «второй ребёнок», «третий ребёнок». Мой отец решил перевести это на английский как «номер один» и «номер два», как делали его родители. И, поскольку отец очень гордится тем, что был не просто «сыном номер один», а старшим сыном старшего сына (что очень престижно), он даже не задумывается о том, каково приходится мне.

– Ладно, хорошо, и как мне по-другому сказать «номер два»? Хм… о, придумал! – Цзяо по-волчьи ухмыляется, ощерив зубы. – Можешь быть Сыном-Какашкой. Эй, Сын-Какашка!

Так, ладно. Кто бы мог предположить, что я стану скучать по прозвищу «Сын Номер Два»? Ненавижу, когда Цзяо вторгается в моё личное пространство.

– Смотрю, ты прям повзрослел после первого курса, – отвечаю я, закрывая витрину и придерживая её рукой.

– Шутки про какашки смешны в любом возрасте.

По правде говоря, Цзяо мог бы рассказать самую смешную шутку на Земле, а я всё равно бы не засмеялся – потому что её рассказал он. Да, дошло до того, что я не могу отделить то, что он говорит, от факта, что это говорит он.

Цзяо проглатывает последний кусок пирожного и тянет, опершись о прилавок:

– Можно задать тебе серьёзный вопрос?

«Нет», – думаю я.

– Почему ты проводишь тут столько времени? Я уже говорил это однажды, но повторю снова: выпечка – для девчонок.

Однажды? Он говорил это примерно миллион раз. Честно скажу, если бы я попытался ответить на вопрос Цзяо, ничего хорошего из этого бы не вышло, поэтому я просто молчу.

По иронии судьбы, именно из-за него я полюбил выпечку. Когда мама вернулась на работу и больше не могла защищать меня от Цзяо, я начал проводить всё больше времени на кухне «Лунных пряников» и учиться у папы. Это было единственным местом, безопасным от Цзяо – он не выносил и мысли о том, что его могут увидеть рядом с чем-то «настолько девчачьим». Поначалу я ненавидел печь, потому что никак не мог заставить тесто, глазурь и слойки мне повиноваться, но чем больше Цзяо надо мной подшучивал – «Эй, тебе яйца миксером перевзбило, что ли?», – тем сильнее я хотел научиться печь хорошо, в пику ему. Или, возможно, чтобы доказать, что он ошибается. Прошло уже столько лет, что я и не помню, думал ли когда-нибудь, что мне удастся его переубедить, но за это время я успел искренне полюбить выпечку.

И не менее искренне полюбить эту грань своей личности. Сначала я очень огорчался, когда надо мной насмехались, но теперь, хотя мне порой всё равно бывает больно, понял, как ко всему этому отношусь: если вас так задевает, что я парень, который любит печь, пожалуйста – можете со мной не общаться. Так будет даже лучше. Может быть, мне помогает ещё и то, что Лия́ однажды сказала, что парень, который умеет печь, – это «секси». Я это истолковал как намёк на чувства, но явно оказался не прав. Может, она думала о ком-то из участников «Самых горячих американских булочек» – кулинарного реалити-шоу, в котором участники месят, раскатывают и лепят, одетые в один фартук?

Мама тоже поощряет моё увлечение готовкой. Она, конечно, нечасто бывает дома, но всё равно считает «Лунные пряники» своим третьим ребёнком и знает, что я лучше всех за ним присматриваю. А ещё она обожает булочки с солёным яичным желтком и говорит, что у меня они получаются самыми сочными, прямо как в торте «Горячая лава» – когда надкусываешь, а из него льётся шоколад. Когда мне впервые удалось добиться такого эффекта с густым желтком, я решил, что теперь уж точно имею право называть себя пекарем.

И всё-таки мне немного неприятно, что я не разговариваю с Цзяо, которого не было целый год – хотя, признаюсь, год без него оказался куда приятнее всех предыдущих, – поэтому я говорю:

– Жаль, что ты приехал не вчера вечером. Мог бы вместе с нами пойти на фестиваль фонариков.

– Тьфу. Там куча стариков. – Цзяо аж вздрагивает. Очаровательно. – Я бы не пошёл, даже если бы был дома.

Дверь открывается – звучит спасительный звон. Цзяо никогда не любил общаться с посетителями. Всегда говорил: «Ты с ними справляешься намного лучше меня. Я занимаюсь большими идеями. Ну, представь, что я Илон Маск, а не продавец машин «Тесла».

Моя надежда, что Цзяо сбежит, увидев покупателя, – или хотя бы ненадолго избавит меня от своего присутствия, – испаряется, когда входит Лия́. Моё сердце готово выпрыгнуть из груди – и от волнения, и от ужаса.

Глаза Цзяо загораются.

– О-о-о, твоя подружка пришла, Сын-Какашка.

Мне очень хочется кинуть бесформенной булочкой ему в голову. Услышав прозвище «Сын-Какашка», Лия́ поднимает брови. От одного взгляда на неё у меня пересыхает во рту, а язык вдруг кажется огромным и неповоротливым. «Она здесь», – услужливо подсказывает мне мозг, заставляя обратить на неё внимание.