Фонарики желаний

И правда, чего я ждал? Я же просто вкладываю в это место душу и сердце, просто управляю им каждый день – в самом деле, разве это даёт мне какие-то права? Как всегда твердил Цзяо: он владелец, который видит «полную картину», а я просто рядовой сотрудник. Руководитель же не должен лично бегать на кухню и смотреть, поднялось ли тесто.

Я реально чувствую себя Сыном-Какашкой.

Я ухожу обратно на кухню – чтобы спрятаться, или заплакать, или заорать, не знаю, но я стою над раковиной, опираясь на холодную столешницу, и неотрывно смотрю на кран. Я не могу двинуться. Только наблюдаю, как медленно-медленно формируется капля, становится слишком тяжёлой и падает в раковину. Потом вторая капля. И третья. Я делаю мысленную пометку: ни в коем случае не говорить отцу про эти капли, иначе он так «починит» кран, что у меня не хватит сил его открыть.

Хотя какое мне теперь дело? Пусть он тут теперь хоть всё чинит. Это будут проблемы Цзяо, а не мои.

Господи, как же больно. Почему я только что потерял неотъемлемую часть себя, но чувствую, будто сам в этом виноват? Отец был прав – я должен был всё понимать. Но ведь Цзяо ненавидит это место, жалуется, что выпечка – это девчачье дело, даже печь ничего не умеет… поэтому я предполагал, что ему пекарня будет просто неинтересна. Что у него будут мечты посерьёзнее – например, открыть казино или франшизу «Дейв энд Бастер». Как мне не пришло в голову, что он предпочтёт синицу в руках и просто превратит это место в холостяцкую пещеру своей мечты?

Я слышу его голос у прилавка.

– Кай, ты же понимаешь, что у тебя тут всегда будет работа, а?

Под его началом, рядовым сотрудником. В неузнаваемом месте с липким полом, дымом и азартными играми.

Ни за что.

От одной мысли о том, что пекарня превратится в это, мне хочется рухнуть на пол и не двигаться. Я символическим жестом срываю фартук и швыряю его в дальний угол кухни. Я иду обратно в зал, ещё не зная, что сделаю – просто уйду, не говоря ни слова, или наконец-то выскажу всё, что думаю. Но – это всё оказывается неважно, потому что возможности ни для того, ни для другого не оказывается.

Я останавливаюсь как вкопанный, когда вижу огромную витрину с фонариками желаний у окна. Конечно же, вот это они сделали быстро. Я уже почти забыл о фонариках, но они лишний раз напомнили мне, что пожар в мусорном контейнере никто тушить не собирался.

– Пожалуйста, уберите это, – умоляю я. – Давайте сначала поговорим.

– Мы уже поговорили, Сын-Какашка.

Мой фитиль уже почти догорел. И что будет потом? Я взорвусь? Буду рыдать и упрашивать?

Звонит колокольчик над дверью.

Входит Лия́. Мне очень хочется, чтобы она ворвалась в лавку с перекошенным от ярости лицом. Но нет, всё ещё хуже. Её рот широко открыт, а на лице видна ужасная, нестерпимая боль.

Она смотрит на витрину, потом на меня, потом опять на витрину.

Моя голова абсолютно пуста.

26. Предательство

Лия́

У меня было замечательное утро. Я попила бабл-чай с бабушкой Шуэ в чайной мистера Тана. Я сияла едва ли не так же, как бабушка Шуэ, видя, как хлопочет над ней мистер Тан, готовя для нас свои любимые напитки. Получив немалую дозу кофеина – почти как тогда, когда мы с Каем перепробовали почти все запасы «Фонариков желаний», – я решаю вернуться в магазинчик, чтобы как бы случайно пройти мимо «Лунных пряников». Чтобы просто увидеть Кая. Я продолжу держаться от него подальше, но разговор с бабушкой Шуэ просто не выходит у меня из головы.

А потом…

Когда я прошла мимо фонариков желаний в витрине пекарни, я сначала решила, что глаза меня обманывают. Это был сюрреалистичный момент – из тех, когда глаза сначала случайно находят знакомую вещь, а потом включается мозг и приходит осознание, что что-то в положении этой вещи не так.

Я обернулась. Потом остановилась и несколько мгновений стояла повернувшись, прежде чем развернулась полностью. Но наваждение не исчезло.

В витрине пекарни высилась целая башня, сложенная из фонариков желаний. Некоторые были расправлены не полностью, другие сложили так, что они смялись и уже вряд ли взлетели бы – это явно не было работой Кая. Плакат на витрине – распродажа! исполните ваши желания! – тоже не был написан знакомым угловатым почерком, но какая разница?

Я смотрю на витрину – раз, другой, третий, – чтобы убедиться, что это не галлюцинация. Ноги сами несут меня к двери. Я не знаю, что буду делать, но должна узнать больше, должна увидеть лицо Кая.

Все трое замирают, увидев меня.

«Это всё всерьёз? Как вы могли так поступить?» В голове крутится слишком много вопросов. Но тот, который всё-таки добирается от мозга до кончика языка, – наихудший.

– Серьёзно?

Лицо Кая совершенно пустое. И меня это бесит. Ему что, совсем нечего сказать?

Цзяо смеётся. Смеётся! Нет, от него ничего другого и ожидать нельзя, но я всё равно поражаюсь.

– Жаль тебе об этом сообщать, – говорит он с ухмылкой, – но ты не владеешь фонариками желаний. И не ты их изобрела. Мы не делаем ничего плохого.

Кай, похоже, наконец-то приходит в чувство.

– Ты не мог бы заткнуться, пожалуйста?