Фонд последней надежды

Ася входит.

Комната вспыхивает пронзительным светом газовой сварки.

С потолка льётся какая-то красная жижа. Пахнет бойней. Окно распахнуто, в проёме важно колышутся кружева занавесок. Сияющий паркет, пузатый секретер, какие-то пуфики и козетки.

Чуточку вспученные обои с буколическими сценками: пастухи в фигурно изогнутых шляпах играют на толстых свирелях, их подруги в кринолинах гоняют посохами розовых, с бантиками, овечек. В ядовито-изумрудной траве таятся невероятных размеров кузнечики, муравьи и бабочки.

На полу перед кроватью с бархатным балдахином – женское тело. Неподвижное. Кровь уже свернулась. Бледное вывернутое горло, кровавые пузыри. Тонкие руки в багровых каплях. Заляпанный алыми кляксами шёлк пеньюара.

В застывшем воздухе вьётся белёсая морось. Снега становится больше, в комнате поднимается настоящая метель.

Ася смотрит на носки своих сапог, которые на глазах погружаются в мутную жижу из снега и грязи. Паркетный пол быстро затягивается лужами, вода поднимается, всё начинает плыть, дрожать, качаться на волнах. Жижа поднимается до щиколоток.

Ася не в силах двинуться. Лёд сковывает тело.

Пуфы и козетки кверху ножками дрейфуют по тёмной воде к окну. Занавески продолжают неспешно колыхаться. Бесшумно обваливается балдахин и резво плывёт к водовороту у секретера. Трубочками сворачиваются обои – кузнечики, муравьи жуки, стрекоча и шипя, спрыгивают со стен и плывут, поблёскивая матовыми спинами, к окну. Траурные бабочки «Мёртвая голова» порхают в снежной пелене.

Вода доходит до бёдер.

Труп женщины медленно поднимается. Как гигантская марионетка, мертвяк движется к Асе. Глаза закрыты, но неплотно, белые полоски белков просвечивают под ресницами. Лицо тонкое, горбоносое, сросшиеся брови, гладкая причёска. Влажно сверкают ленты кишок, текущие из вскрытого живота.

Ася парализована, она не может даже крикнуть. И двинуться. Она только смотрит. Жгучие слёзы заволакивают глаза, Ася рефлекторно моргает и видит перед собой вместо трупа в белом пеньюаре золочёную статую пастушки с отбитыми, как у Венеры Милосской, руками.

Вода поднимается уже до пояса. Секретер с треском роняет полированную крышку-пасть. Из его чрева выплывает флотилия бумажных сокровищ – дневники, книги, тетрадки, листочки, клочки, черновики.

На листочках – абрисы лица, очень знакомого. Летящие чёткие линии, прихотливые обрывы, таинственные пятна и завитки… Реденькие волосики. Тухлые глаза. Нитка шрама на переносье. Гадкая ухмылка, которая снилась ей годами.

Ася снова моргает. И слышит голос, мгновенно взрывающий мозг:

– Иди сюда, сучка… Давай… Испугалась?

По периметру ненавистной козлиной морды шевелятся щупальца и жвала.

– Ну ты, сука, совсем разленилась. Чё мать сказала бы, а? Подумала своей башкой? Чё встала, бля?

…И тогда Ася опускается в небывалую тёмную воду с головой…