Фонд последней надежды

Олег не любил слово «прелюдия» за музыкальную ассоциацию с тиканьем метронома. Но расчёт и последовательность в любовном деле уважал. За свою жизнь он прочёл немало книг, посвящённых технике секса, начать хотя бы с первой, освоенной им задолго до начала пубертата (это был найденный на дачном чердаке учебник «Сексопатология»). Почитывал индийские трактаты, знаменитую «Камасутру», в том числе. Интересовался новинками сексологии в области изучения вопроса о взаимном удовлетворении партнеров. Охотно качал из инета порнушку.

Девушек у Коршунова было не так уж много, если сравнивать с достижениями приятелей, но он за количеством никогда и не гнался. Родители, к счастью, наградили его отличным генотипом, позволившим Олегу, когда он с возрастом вышел из-под тотальной власти гормональных бурь, расслабиться и досрочно выбыть из вечной мужской «гонки сперматозоидов», а также из соревнований по «бегу на длинные дистанции» и тому уникальному виду спорта, который в просторечии называется «меряться членами».

Он ценил все стадии любовного поединка – и первый летучий обмен взглядами, и флирт – обозначение границ дозволенного, которые сами по себе никогда не остаются постоянными, и ритуальные прогулки вечерней порой с заходом в уютные ресторанчики, и фазу вежливых прощальных поцелуев, и неспешные беседы о работе, любимых фильмах, общих знакомых, глобализации и повышении уровня мирового океана. Вообще, любил, чтобы девушка было образованной и культурной, чтобы чётко различала – что с ней сейчас будут делать: сопровождать на струнный концерт или приятно и разнообразно трахать в дорогом гостиничном номере на шёлковых простынях.

Первейшим достижением цивилизации в области межполовых отношений Олег почитал феминизм. Сама возможность договориться обо всех нюансах ещё на берегу, задолго до того, как надо будет заказывать номер, покупать розы и шампанское, принимать душ и нырять в омут наслаждений, делала этот мир проще, разумнее, честнее. И чище, в конце концов. Олег всегда старался договориться с ними. Даже с самой первой своей девушкой, когда бедняжка и глаз не распахнула после первого поцелуя, он сразу же попытался обсудить методы контрацепции. В дальнейшем, разумеется, Олег старался избегать такой прямолинейности.

К моменту встречи с Машей Крамник он был порядком утомлён несколькими подряд случившимися любовными романами, каждый из которых, казалось, протекал по одному и тому же осточертевшему сюжету «мыльной оперы»: встреча на вечеринке, короткий флирт, дружелюбный секс, пресыщение, скука, равнодушное расставание.

Машка ворвалась в его жизнь маленьким самонадеянным торнадо. Первым делом она заставила его раз и навсегда отказаться от этих, как теперь он понимал, пошлейших сценариев размеренного интима. Машка была истинным порождением торопливого столичного истэблишмента: ненасытной московской девчонкой с язычком острым, как бритва Оккама. Она обожала креативный экстремальный секс в офисном лифте, или среди стропил строящегося небоскреба, или во время дайвинга. Машка тоже относилась к тем, кто обо всём договаривался заранее, но ставки в этой её игре были не просто высоки – они повышались и видоизменялись, короче, она производила едва ли не ежедневный ребрендинг любовных отношений. Сегодня ей достаточно было страстно целоваться у входа в супермодный столичный клуб, а завтра, делая ему ошеломительный минет в такси, она уже задумывалась о новой квартире, а послезавтра, в процессе упоительного массажа его предстательной железы начинала пилить на предмет карьерного роста. Роман с Машкой быстро набрал ослепительную высоту и интенсивность. И в какой-то момент Олег обнаружил себя сидящим в дорогом ресторане рядом с машкиными родителями, респектабельными рантье (вышедшими на покой банковскими консультантами) и собственной мамой, специально приехавшей ради этого ужина из Вероны. Машка, кстати, матушке понравилась. Дорогое кольцо он купил, благоразумно посоветовавшись с мамой и невестой, и кольцо произвело на парочку рантье нужное впечатление. Если бы не предложение поработать в Нью-Йорке, они с Машкой уже были бы женаты… Но – карьера превыше всего. Маша, заключив на прощание с женихом знаменитый пакт о соблюдении верности в пределах континента, отбыла в Большое Яблоко, а Олег остался в Москве. Несмотря на более чем развязные условия пакта, он всё-таки хранил верность своей ветреной невесте. До этого момента.

То, что происходило с ним сейчас, наверное, можно было бы назвать первым в его жизни безумием.

Он отчаянно любил свою замужнюю ассистентку в грязной комнатушке провинциального санатория. Невзирая на принципы. Безо всяких разговоров, определений и пактов. Без точно рассчитанного исследования трудноуловимых женских эрогенных зон. Без экспериментов. Даже без душа – святотатством показалось убить благородный аромат асиной прозрачной кожи грубым запахом антибактериального мыла.

Обнимая её, целуя её, Олег уже не отдавал себе отчёта в том, что делает – рассудок, гневно кричавший об идиотизме ситуации и абсолютной неправильности всего происходящего, был задвинут в нижний ящик старого комода на пыльном чердаке.

Её горячие влажно дрожащие губы, нежная слабая шея, мягкие, пахнущие снегом волосы, безукоризненные полные груди с двумя крохотными испуганными сосками, так и норовящими втянуться внутрь ареол… Это медленное, покров за покровом, обнажение сладкого, как сочная мякоть яблока «андорр», тела…

Она тоже все делала неправильно, и это сводило его с ума. Как тающая под свечой Снегурочка, зажмурившись, она смирно лежала, изредка прикасаясь ладошками к его лицу и плечам, тихонько шепча его имя.

– Асенька… Приласкай меня… Погладь… – теряя остатки разума, попросил он, направляя её кисть. Она тихонько вскрикнула в ответ, вырвала руку, задышала.

– Что… случилось… Что с тобой? – говоря это, он уже был меж её колен, уже гладил пальцами нежные лепестки, раздвигал их…

И вдруг она замерла, задержала дыхание и посмотрела ему в лицо широко открытыми глазами. Олег тоже на секунду замер, а потом, постанывая от нетерпения, принялся втискиваться в скользкую тесную дырочку…

Она конвульсивно дёрнулась и вскрикнула.

Рассудок, мгновенно амнистированный с чердака, заорал в голос: стой! что-то не так! что-то неправильно! И он остановился.