Форель разбивает лед (Стихи 1925-1928)

С черной бородою, в волчьей шапке..

Мицци крепко за руку он держит.

Та к нему лисичкою прижалась.

- Не волнуйтесь, барышня, о брате:

Как бы судьи тут ни рассудили,

Бог по-своему всегда рассудит.

Вижу ясно всю его дорогу,

Труден путь, но велика награда.

Отнимаются четыре чувства:

Осязанье, зренье, слух - возьмутся,

Обонянье испарится в воздух,

Распадутся связки и суставы,

Станет человек плачевней трупа.

И тогда-то в тишине утробной

Пятая сестра к нему подходит,

Даст вкусить от золотого хлеба,

Золотым вином его напоит:

Золотая кровь вольется в жилы,

Золотые мысли - словно пчелы,

Чувства все вернутся хороводом

В обновленное свое жилище.

Выйдет человек, как из гробницы

Вышел прежде друг Господень Лазарь.

Все писцы внезапно встрепенулись,

Перья приготовили, бумагу;

Из дверей свидетелей выводят,

Четверых подводят под присягу.

Первым нищий тут слепорожденный

Палкою настукивал дорогу,

А за ним домашняя хозяйка

Не то бандерша, не то сиделка.

Вышел тут же и посадский шкетик,

Дико рот накрашен, ручки в брючки,

А четвертым - долговязый сыщик

И при нем ищейка на цепочке.

Встали все и приняли присягу.

- Отчего их четверо, учитель?

Что учил ты про четыре чувства,

Что учил про полноту квадрата,

Неужели в этом страшном месте

Понимать я начинаю числа?

Вилли, слушай! Вилли, брат любимый,

Опускайся ниже до предела!

Насладись до дна своим позором,

Чтоб и я могла с тобою вместе

Золотым ручьем протечь из снега!

Я люблю тебя, как не полюбит

Ни жена, ни мать, ни брат, ни ангел!

Стали белыми глаза у Вилли,

И на Мицци он взглянул с улыбкой,

А сосед ее тихонько гладит,

Успокаивает и ласкает;

А в кармане у него конвертик

Шелестит с американской маркой:

"Часовых дел мастеру в Берлине,

Вильмерсдорф, Эммануилу Прошке".

6. ПЕРВЫЙ СВИДЕТЕЛЬ / Слепорожденный

Слепым родился я на свет

И так живу уж сорок лет,

Лишь понаслышке, смутно зная,

Что есть и зорька золотая,

Барашки белые в реке,

Румянец свежий на щеке.

И как бы ни твердили внятно,

А пестрота мне непонятна

Природы: для меня она

В глубокий мрак погружена.

Я рос и вырос сиротою

И по домам хожу с сумою.

Кто даст - Господь того спаси,

А нет - пустой суму неси.

Конечно, есть между слепыми

Живут ремеслами какими,

Меня же смолоду влекло

На ветер, дождик, снег, тепло!

Что близких нет, так мне не жалко,

Верней родни слепому - палка:

Она и брат, она и друг,

Пока не выпадет из рук.

Вот так-то, палкою водимый,

Я брел равниною родимой...

Вдруг палкой ткнул - нельзя идти,

Лежит преграда на пути.

Остановился. Шум далеко,

Собака лает одиноко.

Провел рукою - предо мной

Лежит мужчина молодой...

Потрогал - он не шевелится,

А сердце бьется, ровно птица.

- Послушай, встань! Напился, брат?

Пора домой идти назад.

Замерзнешь на снегу... - Очнулся,

Вскочил и сам ко мне нагнулся,

- Кто здесь? Ты видел? Боже мой,

Собака гонится за мной!

- Я слеп и ничего не вижу,

А и видал бы - не обижу.

- Тебе не страшно? - Нет, чего?

- Я, может быть... убил кого!

- Все может быть. Не нам, убогим,

Пристало быть к другому строгим.

Я - просто бедный человек.

Умолк. Рука сгребает снег,

А снег ледок осевший кроет,

Да столб от телеграфа воет,

Да поезд по мосту стучит,

Да ночь снеговая молчит...

- Ощупай мне лицо рукою!

Скажи, кто здесь перед тобою?

Глубоко врезалась печать?

Черты уж начали кричать?

- Ты - молодой и добрый малый,

В нужде и горе не бывалый.

Есть у тебя друзья и дом,

Ты с лаской нежною знаком.

В труде рука не загрубела,

Еще приятно, гладко тело...

Ты говоришь, что ты убил,

Но грех до кожи не доплыл:

Она по-прежнему чиста,

Она по-прежнему свята,

По-прежнему ее коснуться

Для жизни и любви проснуться.

Он весь дрожит и руку жмет,

На снег умятый слезы льет.

- Есть люди, для которых Вилли

Его грехи не изменили!

Он денег дал, простился, встал...

С тех пор его я не встречал.

7. ВТОРОЙ СВИДЕТЕЛЬ / Хозяйка

Покойный муж говаривал мне: "Минна,

Умру спокойно - ты не пропадешь,

Сумеешь грош нажить на каждый грош

И в деле разобраться, как мужчина".

А Фриц мой знал отлично в людях толк,

Недаром шуцманом служил лет десять;

На глаз определит - того повесят,

А тот поступит в гренадерский полк.

Ко мне, быть может, был он и пристрастен:

Свою жену ну как не похвалить?

Но вскоре приказал он долго жить.

В таких делах уж человек не властен!

Живым - живое, а умершим - тленье.

И вот, покрывшись траурным чепцом,

Открыла гарнированный я дом,

Чтоб оправдать супружеское мненье.

Вложила весь остаток капитала

Я в этот дом; не мало и хлопот...

А через год - глядь - маленький доход.

Но большего ведь я и не искала.

Без нищеты дни протянуть до смерти

Вот вся задача. Но зато труда

Потратила не мало, господа,

На это дело, верьте иль не верьте!

Руководить жильцовскою оравой,

Распределять и строгость, и привет

Трудней такой работы в свете нет.

Должны бы мы увенчиваться славой,

Как полководцы, иль как дипломаты,

Иль как какой известный дирижер...

Все должен знать хозяйский слух и взор

Насчет скандалов, нравственности, платы.

Перебывала масса квартирантов;

Видала я и фрейлин, и певиц,

И адмиралов, и простых девиц,

И укротителей, и модных франтов.

И Джойс Эдит была между другими;

Актрисою писалася она,

Нужды не знала, но была скромна

И превосходно танцевала шимми.

Конечно, к ней ходили тоже гости,

Но человек - всегда ведь человек,