Формула фальшивых отношений

Теперь ясно, что Оливер сдерживался. Его машина летит так быстро, что кажется, будто механики оснастили её ракетным двигателем. Мой желудок сжимается от ужаса, когда я смотрю, как он исчезает из виду, совершая двойной S — образный поворот. Затем я смотрю на экраны, которые следят за его продвижением по трассе, и совершенно забываю о других гонщиках, которые устанавливают своё время, проносясь мимо финишной черты. Оливер появляется справа от меня, в поле моего зрения он выглядит не более чем синим пятном, и все на трибунах радостно кричат, когда его имя выходит на первое место на табло.

— Да! — кричу я, взмахивая кулаком, заслужив удивленный взгляд матери рядом со мной.

Но когда гонщик “Giachetti”, Матео Колуччи, занимает третье место, она так же громко аплодирует, что я перестаю бояться выставить себя дурой и болею за Уэста, даже несмотря на то, что он сбивает Оливера с первого места. Затем Рейвенскрофт опускает его ещё на одно место, на третье, и болельщики в белых футболках безумно болеют за него.

— По крайней мере, Уэст на первом месте, — бормочу я себе под нос, просматривая сайт Формулы–1 в поисках статистики о том, насколько вероятно, что гонщик выиграет гонку, если он стартует с третьей позиции.

Машины возвращаются на пит — лейн и загоняются в свои гаражи, но осталось ещё шесть минут, и никто на трибунах не встает, чтобы уйти. Поэтому я тоже остаюсь на месте, нервно покачивая ногой.

Всего за три минуты до окончания машины появляются снова, выстраиваясь в очередь для выезда с пит — лейна. Они начинают медленно, затем набирают скорость, и через несколько мгновений несколько гонщиков проезжают быстрые круги, пытаясь улучшить свои предыдущие результаты.

Оливер начинает неторопливый круг, затем пролетает мимо в своей последней попытке занять лучшую позицию. Но когда он поворачивает в тот первый поворот, который он с такой легкостью преодолел ранее, его машину странно заносит. Его задняя часть разворачивается с визгом шин, горящая резина покрывает дымом трассу, а затем с силой ударяется о защитный барьер.

Крики и вздохи толпы — и я понимаю, что стою на ногах, как и все вокруг меня. Младший из детей рядом со мной разражается слезами, и отец поднимает его на руки, прижимая к своей груди. Никто не произносит ни слова, кроме шепота, как будто все ждут плохих новостей.

Меня подташнивает, я смотрю вдаль, но машина окутана дымом, а затем укрыта от взглядов толпы несколькими членами спасательной команды, которые атакуют дымящиеся колеса огнетушителями. Большие экраны вспыхивают желтым, надпись “МАШИНА БЕЗОПАСНОСТИ” написана большими буквами. Остальные машины, всё ещё находящиеся на трассе, одна за другой возвращаются на пит — лейн, где их команды отвозят их в свои гаражи.

Затем экран переключается на видео c автомобилем Оливера, который сильно поврежден, переднее левое колесо выбито из оси, Т — образное переднее антикрыло искорежено до неузнаваемости. Но вот Оливер, самостоятельно выбирающийся с узкого водительского сиденья, всё ещё в шлеме. Он принимает руку медика, чтобы спрыгнуть на землю, и позволяет проводить себя к ожидающей медицинской машине. У двери машины он останавливается и поднимает руку, коротко махая толпе. Люди приветствуют его, и не только фанаты “Titan”. Возгласы облегчения и крики радости раздаются со всех трибун при виде одного счастливчика, спасшегося после того, что могло стать несчастным случаем со смертельным исходом.

Я медленно опускаюсь на своё сиденье. Медицинская машина выезжает через боковой съезд на трассу и исчезает из виду. Зрители вокруг меня начинают собирать свои вещи и шаркающей походкой направляются к выходу. Взгляд на часы в верхней части экрана подсказывает мне, что время квалификации истекло, и нескольким гонщикам не удалось проехать свой последний быстрый круг, чтобы улучшить своё время. Но Графф прорвался как раз перед тем, как Оливер потерпел крушение, и вырвался вперед.

Я пытаюсь встать, но мои ноги слишком сильно трясутся. Для этих болельщиков, и для команд, усердно работающих над тем, чтобы убрать машины с пит — лейна, — это могло быть всего лишь сигналом, но меня это потрясло. Конечно, я читала об авариях и мерах предосторожности, принятых организацией в последние годы для обеспечения того, чтобы у водителей были хорошие шансы выжить, даже если они разобьют свой автомобиль на скорости двести миль в час.

Но читать о подобной катастрофе и видеть её лично — это два совершенно разных опыта. Пока трибуны вокруг меня медленно пустеют, я говорю себе, что с Оливером всё в порядке. Он жив, и, судя по тому, как он прошел к медицинской машине, не хромая, я должна верить, что он не пострадал. Но те ужасные секунды, когда я не знала, мертв он или серьезно ранен, были одними из худших в моей жизни.