Моё тело уже привыкло реагировать на его запах и грязные слова. Мои соски напрягаются при воспоминании о том, как он заглушал мои крики своими губами в том офисе прошлой ночью. Тем не менее, я не могу быть настолько возбужденной на публике, поэтому легонько щипаю его в знак предупреждения.
Его смех похож на низкий рокот, от которого мне хочется прижаться щекой к его груди. Вместо этого нам приходится садиться в автобус, который везет нас в аэропорт. Оливер садится впереди и усаживает меня рядом с собой, хотя я почти уверена, что желанное место обычно занимает кто — то другой. Лиам или, возможно, Этьен. Но Оливеру, кажется, хочется обнимашек — он устраивается поудобнее и притягивает меня к своей груди, пока я не оказываюсь наполовину лежащей на нем. Затем он закрывает глаза и удовлетворенно вздыхает. Если бы он был котом, то прямо сейчас мурлыкал бы.
И мне это нравится. Такое чувство, что мы настоящая пара. Никогда бы не подумала, что он может быть таким прилипчивым. Освещение в социальных сетях его предыдущих отношений не указывало ни на что подобное — на всех фотографиях, которые я видела с его последней девушкой — моделью, они были запечатлены на мероприятиях и вечеринках, оба нарядные и гламурные, но никогда такие расслабленные.
Я стараюсь не придавать этому большого значения, но чувствую себя особенной, когда он показывает мне эту свою сторону. Расслабленный и незащищенный. Не заботясь о том, что его друзья и коллеги находятся в автобусе прямо рядом с нами, перешептываясь и обнимаясь, пока мы направляемся в аэропорт.
После нескольких минут тишины я вспоминаю о посылке, которую получила, и высвобождаюсь из объятий Оливера, хотя он и ворчит по этому поводу. Ничто в белой обертке не говорит мне о том, что внутри, но когда я открываю её и заглядываю в коробку, у меня внутри всё переворачивается.
Она похожа на шкатулку для ожерелья из Дубая.
И, конечно же, когда я открываю крышку, внутри лежит бриллиантовое колье, сверкая передо мной.
— Что за…?
Я проверяю коробку на наличие записки, и нахожу её, написанную тем же шрифтом, что и на другой записке мисс Кацуры.
Я смотрю на записку, затем поднимаю взгляд на Оливера. Он настороженно наблюдает за мной, уже не такой расслабленный и сонный, как раньше.
— Я не понимаю, — говорю я, понизив голос.
На щеке Оливера дергается мышца, но он ничего не говорит. Я заглядываю в щель между сиденьями и убеждаюсь, что механики, сидящие позади нас, надели наушники, затем наклоняюсь ближе к моему не такому уж фальшивому парню. Затем я переворачиваю записку, чтобы Оливер мог её прочитать.
Выражение его лица меняется с настороженного на смиренное.
— Верно.
Я толкаю его ногу коленом.
— Что это? — спрашиваю я.
— Ожерелье, — говорит он, хотя его глаза загораются, как будто он пытается сдержать улыбку.
— Ты купил его? — спрашиваю я. — Для меня?
Он коротко кивает мне.
— Оливер! — кричу я шепотом. — О чём ты думал?
Он вздыхает и протягивает руку, чтобы забрать у меня ожерелье. Он держит его в руке, затем поднимает.
— Можно мне?
Я убираю волосы в сторону и позволяю ему надеть его на меня. Он мгновение смотрит на меня и почти благоговейно прикасается к ожерелью. Затем он застегивает мою толстовку до самого верха, так что ожерелье не было видно.
— Я хотел, чтобы это было у тебя, — наконец говорит он. — Я знаю, ты собиралась одолжить у Беллы кое — какие украшения, но я хотел, чтобы у тебя тоже было украшение. Я бы объяснил всё это после гала — приёма, но тогда мы… — он замолкает, мягко улыбаясь.
Конечно. Мы поцеловались, и он, должно быть, забыл про это. Потому что в этом мире люди могут забыть о вещах, которые стоят тысячи долларов.
— Если тебе оно нравится, то теперь это твоё, — говорит он. — Это не обязательно должно что — то значить.
Если мне оно нравится…
— Мне нравится, — шепчу я. — Но это слишком.
Я касаюсь прохладных камней под воротником своей толстовки. Это немного неловко, потому что мои отношения с Оливером не
Оливер, кажется, чувствует, что я колеблюсь.
— Как насчет того, чтобы пока придержать его? — он снова притягивает меня в свои объятия. — Ты можешь хранить его столько, сколько захочешь, и если тебе когда — нибудь захочется вернуть его, я не буду держать на тебя зла.
Я поднимаю на него глаза, встречаясь с его серьезными серыми глазами. И я понимаю, что он говорит уже не только об ожерелье. Мое сердце болезненно сжимается, но я заставляю себя проглотить комок в горле.
— Хорошо, — говорю я. — С этим я могу согласиться.