Формула яда

По тому, как уверенно вел сообщника Славко, нетрудно было догадаться, что ему хорошо знаком маршрут. Но Ромко ни о чем не спрашивал: конспирация исключала любопытство. Войдя во двор высокого каменного дома, Славко, не глядя на номера квартир, стал быстро подниматься по лестнице, так что его спутник с топориком за поясом едва поспевал за ним.

На четвертом этаже у квартиры номер десять Славко задержался и прислушался. Чуть слышно прозвенел за дверью телефонный звонок. Славко прижался ухом к двери. Послышался женский голос.

— Его еще нема,— шепнул Славко,— давай погуляем!

Бродили они добрых полчаса, прошли по улице Боя-Желенского к бывшей Бурсе Абрагамовичей, откуда гитлеровцы по составленным заранее украинскими националистами «черным спискам» выводили на расстрел в ночь с 3-го на 4 июля 1941 года большую группу львовской интеллигенции, и затем вернулись на Гвардейскую.

Славко решительно позвонил. Дверь открыла низенькая, полнолицая домашняя работница.

— Писатель дома?

— Еще немае, но скоро будет. Заходьте!..

Оба вошли в прихожую и присели на стулья. Вскоре раздался звонок, и в квартире появилась русоволосая женщина — жена писателя Мария Александровна.

— А, это вы! — сказала она, обращаясь к молодому человеку по кличке «Славко», как к знакомому.— Чего же вы тут сидите? — И, гостеприимно открыв дверь, пригласила их в столовую.

Ромко зашел вторым и, заглянув в соседний кабинет, вздрогнул от неожиданности: перед натянутым, испещренным красками холстом сидел, углубившись в свою работу, какой-то человек. Довольно быстро сообразив, что это художник и пишет он портрет хозяина квартиры, Ромко несколько успокоился, но, как выяснилось значительно позднее, подумал: «Значит, убивать будем большого человека, раз портреты его рисуют...»

В это время без звонка раскрылась наружная дверь и в комнату вошел сам хозяин — невысокий, но крепко сложенный, с копной густых, льняного цвета волос на крупной, красиво посаженной голове. На поводке он вел черно-белую, добродушную на вид карпатскую овчарку.

— Добрый вечер! — поздоровался он со Славко.— Что-нибудь снова случилось?

— Так, це я,— поспешно ответил Славко.— А это мой коллега, тоже студент. Придирается, пане письменник, ко мне директор института Третьяков за то, что я тогда пожаловался вам на него...

— Как так придирается?

— Ну, подколы ведет всякие... Боюсь, как бы он не отчислил меня вовсе. Нельзя ли на него управу найти?

— Что же я сделаю? — сказал писатель.— Я вступился однажды за вас, а выяснилось, что вы все очень преувеличили... Я посоветовал бы вам обратиться прямо в облисполком, к его председателю Стефанику...

Он отстегнул поводок овчарки.

Собака, разъезжаясь на лапах по скользкому, хорошо натертому паркету, подбежала к сидевшему в кресле Ромко и принялась обнюхивать его карман, в котором лежал пистолет.

Ромко отшатнулся к спинке кресла.

— Это добрый пес,— улыбнулась Мария Александровна.— Он только не любит тех, у кого оружие.

— Прошу, пани, уведите собаку!

Пока хозяйка уводила овчарку на кухню» Славко попросил:

— А вы, пане письменник, напишите про нашего директора в журнал «Перець». Он тогда не будет накладывать на нас взыскания.

— Не буду я писать в «Перець». Слишком мелкое это дело для журнала...

— Но если вы напишете в «Перець», он будет лучше относиться к нам, студентам,— продолжал канючить Славко и подмигнул напарнику. Но тот отрицательно покачал головой.

— Извините, хлопцы, в «Перець» я все-таки писать не буду. Меня ждет художник. Мария, напои хлопцев чаем, а я пойду...

Мария Александровна принесла чай и печенье, присела к столу, принялась гостеприимно угощать молодых людей. Еще недавно она сама была студенткой одного из художественных институтов Москвы и понимала, что значит жить на стипендию. Если бы только она знала, кого угощает!

Перед тем как попрощаться, Ромко зашел в кабинет писателя, остановился за спиной художника и, наблюдая за тем, как тот работает кистью, поглядывая на выразительное, умное и слегка грустное, может быть, от какого-то неясного предчувствия, лицо хозяина квартиры, воскликнул с деланным удивлением:

— Дывись, як малюе! Я еще николы не бачил...

А на улице, когда они шли вниз по Гвардейской к трамвайному парку, настороженно посматривая на серое здание управления Министерства государственной безопасности, Славко зло процедил сквозь зубы:

— Что, сдрейфил?

— Видишь, людей сколько? Другим разом...

* * *

Так в тот день избежал уготованной ему смерти выдающийся украинский писатель-коммунист, испытанный борец за народное дело Ярослав Александрович Галан.

Он родился в 1902 году в маленьком местечке Дынов, над Саном, близ древнего Перемышля, города-крепости, вошедшего в историю первой мировой войны.

Как только вспыхнула война, австрийская контрразведка наставила вдоль дорог Галиции тысячи виселиц. Нагайки гонведов и австрийских жандармов рассекали сорочки на спинах украинских крестьян и ремесленников, заподозренных в симпатиях к России, к русскому народу.