Формула красоты

Она не пошла в отдел, а осталась в приёмной, наблюдая, как секретарь Нина Борисовна манипулировала с одиннадцатью телефонами.

– Что, голубушка? – спросила та между звонками. – Я бы на вашем месте от страху умерла.

– А на своём? – подняла голову Видонова.

– На своём я уже привыкла, – рассмеялась секретарша.

Входили и выходили люди, звенели телефоны, высокие деревянные часы били в углу. А она сидела и ждала, пока не появился Воронихин с бледным непроницаемым лицом.

– Вы здесь? – строго спросил он. – Почему не работаете?

И она пошла к себе надоевшим коридором с уступами вдоль стен. Останавливалась, читала плакаты, которых не замечала до сих пор. О чем? О программе подъёма сельского хозяйства, о размещении производительных сил, о совершенствовании структуры и подъеме благосостояния – много правильных, современных плакатов.

Их комната была опечатана. Она сняла с опустевшей вешалки в коридоре свое пальто и пошла в сторону проходной. Портреты передовиков уже прикрепили к щитам, и одним из первых висел Аркадий Взоров с искаженным неподвижностью лицом.

Она шла безразлично, но почему-то замечала детали, не бросавшиеся прежде в глаза. Отметила, что щиты портретов, как крылья бабочек, и крепятся к серебряной трубе. У основания её серп и молот, окруженные золотистым венком, а на верхушке трубы ещё серп и молот, но без венка.

В праздники она сидела дома, заставляя домашних теряться в догадках. На неё подозрительно поглядывали, не понимая, куда девалась её обычная суматошность и что такое в конце концов произошло? Она казалась рассеянной и на вопросы отвечала односложно.

Утром второго праздничного дня её подозвали к телефону.

– Голос мужской, – многозначительно предупредила мать.

Звонил Аркадий.

– Как жизнь молодая?

– Что было дальше? – спросила она.

– Материли всех и в хвост и в гриву. Потом и меня выгнали: работайте. Я тебе вот для чего звоню. А не махнуть ли нам к Генеральному конструктору?

Генеральным конструктором звали между собой Евгения Иркина, командовавшего прибористами, она запомнила, что в одном из отдельских капустников в ритме Мойдодыра о нем говорилось: «всех паяльников начальник и триодов – командир».

– Почему его так зовут?

– Старая история. Дома называли Геня. А тут Генеральный конструктор. ГенКа.

– Удобно ли?

– Удобно и даже необходимо.

Иркины никого не ждали. Видонова появилась у них впервые. Странно было видеть Иркина, спокойно вьющего нить разговора и распутывающего словесные узлы, которые он бы непременно разрубил на работе. На днях она видела Пухова, выставляемого из иркинского кабинета, а следом ему летели кирпичами иркинские слова:

– Разве это инструкция? Суконный язык. Тургеневщина какая-то…

В отделе Иркин казался недоступным, а здесь в ковбойке и шлёпанцах домашним и простым.

Сначала сидели у телевизора, смотрели видеозапись матча. Аркадий, словно уводя от главного вопроса, небрежно говорил:

– Дворовая команда. Ни техники, ни скорости. Не бьют, друг другу перепихивают. Совсем, как у нас.

«Какая странная прическа», – подумала Инна, глядя на вратаря. Волосы его посередине делились ровным пробором. Приглядевшись, она увидела, что это ремешок маски. Комментатор сыпал обычный словесный набор: Защитник отправил шайбу… Квинтет исключительно остро атаковал… Невероятно опасный момент у ворот…

Она отошла к окну. Просто в мире развелось очень много слов, вереницы слов, хороводы. И редко, когда к ним тесно пристыковывается смысл. Много всяких слов, юрких, как мыши. Они везде прогрызают дороги. За словом потянешься, а это – скользкая мышь…

Внизу, на улице зажёгся фонарь, и он качался под козырьком, бросая яркие импульсы света и, точно поддакивая, подмигивал ей.

Слова, слова. У теоретиков редко хвалили игру, как бы не играли, и она слышала лишь: бред, ничего хорошего… А ей хотелось определенности и простоты.

Последнее время что-то творилось с ней. Уходя из дому, она несколько раз проверяла выключен ли газ? И холодела от мысли, что в чём-то напутала. То потеряла вдруг координацию, ранила щеку вилкой, прикусывала губу, и на душе у неё кошки скребли. Их острые коготки действовали попеременно: потянут – отпустят. В работе она была похожа на услышавшего анекдот и разбирающегося тогда, как другие смеются. И все её раздражало.

В чём же дело? Она попала в круг лиц, кого не принимают всерьез, как Ольга Григорьевна с её смехотворными планами, когда существуют графики Главного Конструктора, как девочки – расчётчицы. Они пришли сюда девочками: из школы и техникума, хотя теперь им уже под тридцать, их все по-прежнему называют девочками. А она – выбрала теорию. Каждый хозяин своей судьбы. Но если честно, пришла она из-за Эрика Гаушуса. Он ей понравился бледным бесстрастным лицом, а дальше обычное – убедила себя с теорией. А что теория? Нечто бесплотное, не то, что жизнь.