Формула памяти

Ему был симпатичен этот солдат, и он не скрывал этого. Иногда ему даже казалось, что между ними есть какое-то сходство, что Ветлугин напоминает его самого — такого, каким был Безбеднов несколько лет назад, еще курсантом.

Хотя, конечно, если говорить честно, характерец у Ветлугина был не сахар. У него вечно возникали конфликты со старшиной роты или с командиром отделения, и не раз, приходя вечером в казарму, лейтенант заставал Ветлугина ползающим под койками с мокрой тряпкой в руках.

Не пришил пуговицу… Разговаривал в строю… Препирался со старшиной…

Однажды сержант Васильченко доложил Безбеднову:

— Прошу наказать Ветлугина вашей властью. Оказывал сопротивление.

— Что, что? — изумился Безбеднов. — Сопротивление? Это как же?

— Телевизор, товарищ лейтенант, не давал выключать.

— Ах вот оно что… — с некоторым облегчением протянул Безбеднов. — Ну-ка, давайте Ветлугина ко мне.

— Что же это вы, Ветлугин, бунт на корабле вздумали устраивать? — спросил лейтенант Безбеднов, когда остался наедине с солдатом, — Рассказывайте, что там вчера произошло.

— Так, товарищ лейтенант, что произошло… По телевизору хоккей показывают, первенство мира, сами знаете… А сержант Васильченко говорит: «Приготовиться к отбою!» Выключайте, говорит, Ветлугин, ваше кино… Ну, а я… Первенство мира же, товарищ лейтенант! Жалко им, что ли?

У него и теперь от обиды совсем по-ребячьи дрогнули губы.

— Ох, Ветлугин, Ветлугин… Ну что мне с вами делать? Чистый детский сад!.. «Жалко, что ли…» — передразнил Безбеднов. — Это дети так клянчат, когда игрушку у них отбирают. А тут армия. Ар-ми-я! — Лейтенант вдруг повысил голос и ударил ладонью по столу. — Поймете вы это, Ветлугин, когда-нибудь или нет? Вы телевизор до двух часов ночи смотреть желаете, а потом на занятиях, как зимние мухи, спать будете — так, что ли? Или, может быть, ради такого случая утром вас не беспокоить прикажете?

— Так пусть тогда и они не смотрят! — упрямо сказал Ветлугин.

— Кто они?

— Ну, сержанты. А то — нам отбой, а сами — назад к телевизору. Это справедливо? Почему они имеют право, а мы не имеем?

— Вот дослужитесь до сержанта, тогда мы с вами и поговорим на эту тему, — сердито сказал лейтенант. — Что-то вы очень много о своих правах печетесь, Ветлугин. А вот об обязанностях почему-то забываете…

Однако про себя Безбеднов подумал: окажись он, курсантом, в такой же ситуации, наверняка рассуждал бы сейчас так же, как Ветлугин, и возмущался бы так же…

Они оба помолчали. Ветлугин по-прежнему стоял перед взводным по стойке «смирно».

— В общем, так. Два наряда вне очереди, и чтобы больше жалоб на вас я не слышал. Иначе жалуйтесь сами на себя. — И лейтенант усмехнулся. — Ясно?

— Так точно, ясно!

В глазах Ветлугина Безбеднов прочел ответную затаенную усмешку — казалось, сейчас в слово «ясно» солдат вкладывал свой особый смысл: мол, нам-то с вами, товарищ лейтенант, все ясно… Я, мол, понимаю — вы должны меня наказать, вы не можете по-другому, и я на вас не в обиде…

— Вы же способный парень, Ветлугин, вам же стоит только захотеть, вы еще отличным солдатом станете!

Лейтенант говорил правду — за то и любил он Ветлугина и прощал ему многое, что был Ветлугин едва ли не самым способным солдатом в его взводе. Лейтенант и сам вряд ли сумел бы объяснить это словами, но он точно знал, что есть люди, которые могут выучить на «хорошо» или даже на «отлично», но только  в ы у ч и т ь, и закон Ома, и устройство пентода или тетрода, и определение обратной связи, и назначение конденсатора или реле в той или иной схеме, а есть люди, которые эти законы, эти процессы, невидимо протекающие за стенками аппаратуры, в радиосхемах, не просто заучивают, а  ч у в с т в у ю т, для них эти процессы — ж и в ы е. Это почти как в музыке — можно играть на рояле, не имея музыкального слуха, можно выучить нотную грамоту и при этом даже не подозревать, что это такое — ч у в с т в о в а т ь  музыку.

Ветлугин был из тех, кто  ч у в с т в о в а л. Вообще, лейтенанта Безбеднова всегда раздражали солдаты, которым приходилось втолковывать, разжевывать, повторять по десять раз одно и то же, — он быстро терял терпение, он не мог допустить, что можно не понимать таких простых, таких ясных вещей.

Ветлугину ничего не нужно было ни повторять, ни втолковывать. Когда лейтенант следил за тем, как легко, уверенно, даже с некоторым словно бы небрежным изяществом скользила указка в руках Ветлугина по схемам радиостанции, он готов был простить этому солдату и тройку по физподготовке, и неприязнь к строевой. Он сам ничего не любил так, как работу на радиостанции, любил возиться в монтаже, любил здесь все, каждую мелочь, даже характерный запах нагревающейся аппаратуры, — он не понимал, как можно оставаться равнодушным, раз прикоснувшись к этому миру. И ему нравилось выражение чисто мальчишеского нетерпеливого любопытства, которым освещалось лицо Ветлугина, когда тот входил в аппаратную, нравилась сосредоточенная уверенность, с которой брался Ветлугин за пробник, чтобы отыскать истинную или мнимую неисправность…