Формула счастья

- Час назад я тебе о нем упоминал, - в голосе Вернье зазвучали вызывающие нотки. - Речь идет о Дефракторе. Ларсен едва улЬвимо нахмурил брови:

- Я думал, что мы договорились...

- О, нет! Ошибаешься. Мы никак не договорились.

- Значит, требуется снова обсудить вопрос, не так ли? - спросил Ларсен.

- Да, непременно!

- Хорошо, только мы сделаем это позднее.

- А почему не сейчас? - прикрыл глаза Вернье и, чтобы подчеркнуть, что уходить не собирается, закинул ногу за ногу и обхватил руками колено. Действительно, почему не сейчас, Ларсен? Комиссар, я думаю, нас извинит. Да может быть и ему будет полезно узнать некоторые вещи.

Он потерял чувство меры, и его слишком вызывающий тон выдал то, чего я не сумел уловить вначале. А именно:

что в сущности он был очень и очень испуган. Но чем? Я стал слушать с удвоенным вниманием.

- Действительно нам незачем говорить на эту тему, и ты это отлично знаешь, - сказал Ларсен, который со своей стороны полностью овладел своим раздражением.

- Я знаю только, что мы должны говорить на эту тему! - с притворной горячностью возразил Вернье. - И что наступил момент, когда ты должен оказать нам содействие!

- Я одобрил проект Дефрактора, но только при условии, что он будет построен без моего участия...

- Но такое условие не может действовать здесь, особенно, если оно поставлено начальником базы!

Теперь я был уже уверен, что Вернье навязывает Ларсе-ну эту перебранку только для того, чтобы ее слышал я, что, конечно, не уменьшило моего интереса к ней. "Человек не знает, из какого куста выскочит заяц" - гласит известная поговорка.

- Позволь мне решать, что может тут действовать, а что нет, - монотонно продолжил Ларсен. - А от тебя, Вернье, в данный момент я требую только одного: чтобы ты понял, что у меня сейчас нет времени.

- Ты индивидуалист, Ларсен! - обвиняюще повысил голос Вернье. - Стремишься делать только то, что касается лично тебя. Не хочешь прервать свою работу даже на пару дней, несмотря на то, что наши трудности в связи с предстоящим испытанием Дефрактора...

- Мне предельно ясно, - прервал его Ларсен, - что ваши трудности, если они вообще есть, можно преодолеть и без меня.

- Даже если и так!.. Твое участие поможет справиться с трудностями другого порядка.

- Не старайся толковать мне свою последнюю фразу, - отрезал Ларсен, как будто Вернье высказал подобное намерение. - Я освободил вас от всех других обязанностей, восемьдесят процентов всех ресурсов базы отданы в ваше распоряжение и так далее и так далее... Согласись, что требовать большего было бы уже полным отсутствием чувс! меры.

Вернье вдруг вошел в образ раскаявшегося почти до слез неудачника. На этот раз его мимика была столь бездарно актерской, что я себя спросил, не искренна ли она.

- Может быть ты прав, Ларсен, - промолвил он, с трудом поднимаясь. - Ты действительно обеспечил нам все, в чем мы нуждаемся. Но... Иногда, как застопорится, не идет и не идет! И человек впадает в панику, бросается беспокоить других, вместо того, чтобы самому поискать выход...

Ларсен слушал его и наблюдал, не скрывая досады. Было видно, что этот неубедительно мотивированный отбой вполне отвечал его ожиданиям.

- Извини меня, если я надоел тебе со своими тревогами, - продолжал Вернье. - Я несколько отпустил поводья" что делать... До свидания. До свидания, Симов.

Он вышел, оставив после себя что-то невысказанное, что-то тайное и смутное, что еще долго напоминало о его присутствии.

Я вопросительно посмотрел на Ларсена, побуждая его как-то прокомментировать происходящее. Но он не пожелал. Поднявшись со стула, он лениво приблизился к окну и, сунув руки в карманы своих безупречно выглаженных брюк, облокотился на оконную раму. Он был типичным представителем Скандинавии викингом, крупный, русый, с такой неестественно светлой кожей, которая часто встречается у северных народов. Его скуластое лицо было вытесано грубо, но с несомненным выражением интеллигентности, а нахмуренный лоб, угловатый массивный подбородок придавали этому выражению весьма свирепый оттенок, который, вероятно, затруднял общение с ним для некоторых более робких людей. Его густые рыжие брови были расположены низко и составляли почти прямую линию над непроницаемыми холодными, светлыми глазами, нос - с легкой горбинкой и явным переломом хряща, на шее с левой стороны темнел старый шрам, который уходил за ухо и терялся в коротко остриженных, уже седеющих волосах. Несмотря на свой возраст, по моей оценке - где-то около пятидесяти, он был атлетически сложен, и под короткими рукавами его рубашки играли мускулы, которые едва - ли кто-то захотел бы видеть в действии против себя.