— Я не трушу, а проявляю благоразумную осторожность, — он все-таки сел на доску и нехотя потянулся к шнуркам.
— Трусишь-трусишь! — хохотала Риша, перебирая в облаке своими безупречными ногами. — Я тоже знаю этот странный язык политиков, где даже воробья обзовут компактной копией орла-великана. И не надо строить глазки, это вообще женская обязанность!
— Я же не виноват, что Небеса даровали мне такой чудесный взгляд, — кривляясь, как заправская модница, сказал Костя.
— А еще пуд скромности сверх того!
— Да, я скромен. И, конечно же, кричу об этом на каждом шагу. Осторожней, прямо за твоей спиной может открыться дырка!
— Да вижу я, вижу.
— Намекаешь, что тебе Небеса пожаловали глаза на затылке?
— Костя, ты неисправим. И почему до сих пор не разулся?
— Я уже, — ботинки остались в креплениях, а их владелец, крепко держась за доску, осторожно спустил ногу в облако. — А что ты чувствуешь, когда гуляешь?
— Почти ничего. Оно холодное, влажное, немного пружинит и щекочется.
— Хорошенькое «ничего»! Я ощущаю лишь пустоту.
— А ты спустись пониже и ступи обеими ногами.
— Все равно. Это еще безнадежнее, чем воздушная магия.
Костэн ловко забрался на доску и натянул ботинки. Риша подошла к нему, заглядывая в лицо.
— У тебя ведь был не просто тяжелый день. Какие-то неприятности?
— Нет, все в кои-то веки идет по плану. И от этого мне так муторно, хоть туманом становись.
— Может, расскажешь? — Ринтанэ забралась на свою доску, но обуваться не стала, болтая босыми пятками в воздухе. — Без секретных подробностей, просто чтобы выговориться. Должно стать легче.
— Тогда полетели на открытое небо. В облаках могут прятаться шпионы.
— А у кого-то мания преследования!
— Это профессиональная осторожность.
— Да как ни назови…
Высоко-высоко в небе начали появляться первые точечки звезд. Никто из сильфов, как ни старался, не сумел до них долететь. Тогда родилась теория, что звезд на самом деле просто не существует. Правда, веды ее вскоре опровергли, заявив, что небесные светила слишком далеки от земли, даже на доске не достать. Этот вывод сильфам не понравился, и поэтому большинство жителей Холмов продолжало верить, а точнее
Две доски теперь висели в неподвижной синеве, над чернотой и редкими огоньками, как будто оказавшиеся меж двух усыпанных звездами небес.
— Сегодня я впервые пожертвовал подчиненным ради проверки сведений, Риша.
— Он… развеялся?
— Еще нет. Надеюсь. Но почти наверняка я больше его не увижу.
— Может, обойдется?
— Предчувствие редко обманывает меня. Какая же я сволочь! Загубил чужую жизнь. Сколько раз видел, как подобное проворачивает начальство, иногда сам оказывался в роли жертвы, считал такое в порядке вещей, особенностью работы. Но никогда не думал, как тяжело самому принять это решение…
Хотелось выть от безысходности и стыда. Риша говорила что-то утешительное, обнимала, гладила по волосам, целовала почему-то в висок и подбородок. Доски не покачивались, лишь слегка крутились на одном месте в сторону дуновений ветра.
— Давай, мы все-таки поженимся. Я возьму твою фамилию, буду ждать с работы, смахивать пыль с твоих картин и молиться Небесам за твою рисковую голову.
— Не надо. А если ты из-за меня попадешь в беду? Сколько уже раз в истории враги Холмов шантажировали агентов их близкими. А если я однажды не вернусь, и ты останешься вдовой, как моя мама? Я еще тогда дал зарок, что ни одна сильфида не будет плакать из-за моей смерти.
— Глупый. Какая разница, поженимся мы или нет? Мои слезы и улыбка все равно связаны с тобой.
— Нет, Риша. Я слишком люблю тебя, чтобы жениться.
— А я — слишком, чтобы перестать об этом просить.
Она наконец-то поцеловала его в губы, коснулась щеки мокрыми ресницами, прижалась всем телом — сильная, грациозная, бесконечно прекрасная. Он обнял ее всю, широко и крепко, стараясь забыться и в то же время запомнить каждую соленую капельку на носу, каждую родинку на гладкой коже, каждый невесомый вздох.
— Я все равно буду твоей женой, Костя Липка. Как бы сильно ты меня ни любил.
Глава 11. Пробуждение обды