Формула жизни. Сборник рассказов (СИ)

Тем не менее, южная природа и климат, безусловно, накладывают свой неглубокий отпечаток на жизнь людей. Безбрежный Тихий океан никуда не делся, и прибой, как и сотни лет назад, так же накатывается на берег, который местами представляет отвесные обрывы, а местами длинные дикие пляжи. В полдень солнце стоит почти в зените, а высокое сине-белесое южное небо кажется бездонным. И если суметь сбросить с себя груз ежедневных забот и напряженной работы (что совсем непросто), то можно уловить это ощущение благостного южного томления и безвременности, когда никуда не надо спешить и можно просто погрузиться в медленный поток безвременья, отстраниться от себя самого, своих хлопот и назойливых мыслей, и просто сноситься временем мимо холмов и небольших гор с зарослями жесткой южной растительности, с маленькими поселениями на них, окруженными белыми на солнце стенами, за которыми виднеются такие же светлые дома с красными черепичными крышами. И лениво удивляться, как это жители этих поселков взбираются на своих машинах на такую высоту, как могут жить в домах, стоящих почти на самом краю высоченных крутых откосов. А над всем этим огромным и бесконечно чужим моей природе пейзажем распростерлось необычайной глубины синее вечереющее небо, и ты просто впитываешь в себя, без слов и комментариев, огромность и чужеродность ландшафта и расстояний, и неохватность далеко уходящего к горизонту океана, которая вдруг открылась в неожиданном ракурсе с высоты нескольких сот метров, на которую постепенно, петляя и забирая все выше и выше в горы, незаметно вскарабкалась дорога от океанского берега...

Но люди устроили себе жизнь, в которой почти нет места таким вневременным созерцательным откровениям и отстраненным от напряженного ритма жизни светлым чувствам. Вот только почему-то именно эти моменты и вспоминаются наиболее ярко и наиболее охотно. А остальные воспоминания... Как бы это сказать, не столь одухотворенные. И даже если это присутствует, то все равно это одухотворение другого сорта, и имеет мало что общего с незабываемой бездонностью синего вечереющего неба предгорий, далеко за городом.

Обустроившись, сдал машину и пересел на велосипед. Жизненное пространство сразу сжалось до радиуса сорока километров. На работу ездил по дорожке для пешеходов и велосипедистов, на которой в более поздние утренние часы было много бегающего, педалирующего на велосипедах самой разной конструкции, и просто быстро идущего народа. Но обычно я выезжал рано, и на всем семикилометровом пути встречал лишь несколько человек. Добавил к велосипеду багажник, купил небольшой наборный замок серебристого цвета; откуда-то взялась внушительная анодированная цепь с синеватым отливом, чтобы пристегивать велосипед. Может, из Торонто привез, а может, Марша дала, не помню. С этими предметами я и путешествовал в свободное время по окрестностям, а также ездил в магазины. Но если поездки были подальше, то арендовал машину у двух хороших молодых мужиков, державших контору по прокату автомобилей.

В Торонто летал либо с местного аэропорта с пересадками, либо из Лос-Анджелеса напрямую, который здесь называли двумя буквами - ЛА (эл-эй). До аэропорта в ЛА было около ста километров, и я либо брал машину, либо пользовался услугами перевозчиков, набиравших для поездки три-четыре человека. Иногда попадались интересные попутчики, как, например, владелец маленькой компании, перегонявший проданные "Боингом" самолеты в разные концы света - человек умный, наблюдательный, и прекрасный рассказчик. В местный аэропорт приезжал на велосипеде, пристегивал его на парковке цепью к ограде, и летел в Торонто. В общем, приспособился, и жизнь текла своим чередом, как будто я обретался там со времен царя Гороха.