Форпост

Выпили, затем молча принялись жевать сухую колбасу, отложив вилку на тарелку. При виде водки Мацеку стало до того приятно, что он даже потихоньку вздохнул. Потом сунул обе руки за пазуху и чуть заметно выдвинул ноги из-под лавки. Ему пришло в голову, что в эту минуту староста и хозяин, должно быть, очень счастливы, и он тоже почувствовал себя счастливым.

- Право, не знаю, как быть, - говорил Слимак, - брать ли корову или не брать? Цену вы заломили такую, что у меня всякая охота пропала.

Гроховский беспокойно заерзал на стуле.

- Кум, голубчик, - сказал он, - золотой мой, как мне быть: ведь добро-то сиротское. Магде я непременно должен купить землю, хоть того ради, что баба блажит.

- За морг с вас не возьмут тридцать пять рублей, земля теперь дешевая.

- Стала дорожать. В нашей волости хотят какую-то новую дорогу прокладывать, так немцы скупают землю.

- Немцы? - повторил Слимак. - Да они уже купили Вульку.

- Что ж, продадут ее другим немцам, а сами перейдут поближе к нам.

- Были у меня нынче в поле два немца и все что-то выспрашивали, да я не понял, чего им надо, - сказал Слимак.

- Вот видите! Сюда норовят залезть. А стоит осесть одному, как за ним потянутся другие, словно муравьи на мед, - вот земля и дорожает.

- Да они знают ли крестьянскую работу?

- Еще как знают!.. Барышей-то немец больше получит, чем мужик, хоть он тут и родился, - ответил Гроховский.

- Чудно!

- Ого!.. Немцы - они умные. Они скота много держат, клевер сеют, а зимой ремеслом промышляют. Нет, мужику против них не устоять.

- Любопытно бы знать, какой они веры. Говорят они между собой, как евреи.

- Вера у них получше еврейской, - сказал староста, подумав, - но не то что католическая, куда там! Костел у них такой же, как у нас, с органом и скамейками. Только ксендз у них женатый и ходит в сюртуке, а в главном алтаре, где место богу-отцу, у них стоит один распятый Христос, как у нас на паперти.

- Стало быть, вера их хуже нашей.

- Хуже, - подтвердил Гроховский, - они и царице небесной не молятся.

- Ох, царица небесная! - прошептала хозяйка.

Слимак и Гроховский набожно вздохнули, а Мацек перекрестился.

- Как их еще господь бог милует! - заметил Слимак. - Пейте, кум.

- За ваше здоровье. А что ж господу их не миловать, раз у них скота много? Скот - он всему основа!

Слимак задумался и вдруг хлопнул ладонью по столу.

- Кум, староста! - воскликнул он с воодушевлением. - Продайте мне корову!

- Продам! - ответил Гроховский и тоже хлопнул по столу ладонью.

- Даю вам... тридцать... один рубль... ей-богу, только по дружбе.

Гроховский обнял его.

- Кум, дайте мне тридцать... ну, хоть тридцать четыре рубля бумажками да рубль серебром за повод.

В горницу осторожно скользнули набегавшиеся вволю ребята. Хозяйка налила им похлебки и отвела в дальний угол, велев сидеть смирно. Они и в самом деле все время сидели смирно, только Стасек один раз свалился с лавки, а Ендрек получил от матери тумака. Зато Магда притаилась, как мышка, а вздремнувшему Мацеку привиделось во сне, будто он сидит в боковушке на стуле со спинкой и пьет водку. Батрак чувствовал, как водка ударила ему в голову, как, захмелев, он развалился не хуже Слимака и во что бы то ни стало хотел поцеловать старосту!.. Вдруг он вздрогнул и, смущенный, очнулся.

Из боковушки доносился запах водки, чадила догорающая плошка. Слимак и Гроховский сидели рядышком.

- Кум... староста... - говорил Слимак, стуча кулаком по столу. - Я дам тебе, сколько ты пожелаешь, говори, стало быть... последнее слово. Твое слово для меня дороже денег, потому что ты голова. На всю волость ты один голова. Старшина - он свинья. Для меня ты старшина, да какой там старшина, ты лучше самого комиссара, потому что ты - голова... Один ты голова на всю волость, убей меня гром!

Они обнялись, и Гроховский заплакал.

- Юзек!.. Брат!.. - говорил он, - не зови меня старостой, зови братом, потому что я тебе брат и ты мне брат...

- Войцех... староста... Говори, сколько хочешь за корову?.. Я столько и дам, кишки из себя вымотаю, а дам.

- Тридцать пять рублей бумажками да рубль серебром за повод.

- Господи помилуй! - ахнула хозяйка. - Да ведь вы только что отдавали корову за тридцать три рубля?

Гроховский поднял мокрые от слез глаза сперва на нее, потом на Слимака.

- Отдавал? - спросил он. - Юзек, брат, отдавал я тебе корову за тридцать три рубля?.. Ладно! Отдаю... Бери... Пусть сирота погибает, зато уж у тебя, брат, корова будет что надо.

Слимак еще сильней стукнул кулаком по столу.

- Как, чтобы я сироту обидел?.. Не желаю!.. Даю тридцать пять рублей и рубль за повод.

- Что ты болтаешь, дурень? - урезонивала его жена.

- Не дури, - поддержал ее Гроховский. - Ты меня так угостил, так употчевал, что тебе я отдам корову за тридцать три рубля. Аминь, вот мое последнее слово.

- Не желаю!.. - орал Слимак. - Я не еврей и за угощение не беру.

- Юзек!.. - уговаривала его жена.

- Пошла вон! - крикнул Слимак, с трудом поднимаясь со стула. - Я тебе покажу, как мешаться в мои дела...

И вдруг упал в объятия плачущего навзрыд Гроховского.

- Тридцать пять рублей бумажками и рубль серебром за повод! - кричал он.