Фосс

Сассекс-стрит еще не настолько закостенела, чтобы ее респектабельность пошатнул петух или могучий вол, с трудом пробирающийся по разбитой колее, вдыхая пыльный городской воздух, или нестройные звуки пианино, доносящиеся из дома мистера Топпа, учителя музыки. Сам дом стоял в середине улицы и выглядел довольно мрачным и нескладным как по замыслу, так и по исполнению, из-за чего ему явно не доставало того величия, которое придает камень, ибо дом у мистера Топпа был каменным и откровенно демонстрировал все свое убожество. Удручающе небрежные стены хранили шрамы от соприкосновения с инструментом камнереза, подобные выступающим ребрам, и при определенном свете сырое здание всем своим видом воплощало страдание. Комнаты были довольно неплохие, хотя дождливым летом подвергались нашествию многоножек и до такой степени зарастали зеленой плесенью, что миссис Томпсон — пожилая женщина, помогавшая по хозяйству Топпу-домовладельцу и его жильцам, принималась жаловаться на ломоту в костях. Ныла она знатно, однако Топпу еще повезло, осмеливались утверждать его друзья, ведь он заручился услугами почтенной вдовы и при этом обошелся без лишних обязательств, как говорится. Разумеется, у нее имелись сыновья, но они были давно пристроены и жили далеко — расчищали и населяли собой новую страну. Глядя на невзрачную и чопорную служанку, домовладелец подозревал, что побывать замужем ей не довелось. По вечерам, приведя себя в порядок после трудового дня, она напыщенно декламировала историю мистера Томпсона бедняге Топпу, который слушал эту легенду так часто, что выучился подсказывать. Впрочем, похоже, это устраивало обоих.

Топп, учитель музыки и одинокий джентльмен, нрав имел нелюдимый и молчаливый. Он был невысокого роста, бледный и беспокойный человечек с влажными белыми ладонями, которых стыдился в этой стране сухих, мозолистых рук. Занимался он одной музыкой, чего постоянно стеснялся, и утешал себя надеждой, что ему не придется никому отвечать, какой именно полезной цели служит его род деятельности. Поэтому он поспешно несся мимо дверей отелей, из которых доносился смех, и мечтал об идеальной стране, где официальным языком стала бы музыка. Хотя учил он игре на фортепьяно, посещая в утренние часы иные избранные дома, для собственного удовольствия Топп музицировал на флейте. Бесполезная деревяшка расцветала изящными, кристально чистыми, пронизывающими звуками, которые затем лились из окон и гасли, заставляя волов в упряжках махать хвостами, а окрестных пьяниц — поминать Господа. В те дни, когда Топп играл на флейте, унылый дом преображался, и прохожие, бредущие в пыли или по грязи, радовались, сами не зная чему.

Иоганн Ульрих Фосс, лежа на железной кровати в одной из двух комнат верхнего этажа, которые снимал у учителя, также воздавал музыке должное. Время от времени он помахивал рукой в такт, но мысли его при этом пребывали в запредельных далях. К нему заглядывали посетители, которые либо сразу поднимались наверх по узкой лестнице, либо ожидали на улице, сидя на крыльце или на подставке для посадки на лошадь, если немца не было дома. «Он ушел по делам этой своей великой экспедиции», — поясняла в таких случаях пожилая миссис Томпсон, давая понять, что уж она-то в курсе всех его дел, вот только не считает нужным их разглашать. «Проходите наверх, дорогуша, и устраивайтесь поудобнее, в ногах правды нет», — предлагала она тем, к кому благоволила. Тем же, кто казался ей подозрительным, она велела: «Обождите, тут вам не кокпит, а комнаты джентльмена. Присаживайтесь на ступеньки, видит Бог, они чистые — каждый день, почитай, намываю, да и погодка позволяет».

В отсутствие немца Гарри Робартсу всегда приходилось ожидать его на крыльце. Не то чтобы миссис Томпсон испытывала к пареньку неприязнь, просто у нее душа к нему, бедняге, не лежала — лицо обветренное, рот до ушей. Хотя она и считала себя христианкой, но не собиралась в ущерб собственному здоровью сочувствовать каждому мальчишке; должен же быть предел тому, что полагается вынести бедной вдове.

Однажды весенним вечером, когда улица почти опустела, приветливые пешеходы по-свойски перекликались друг с другом, и ученица Топпа наблюдала в окне последние отблески заката, Гарри Робартс пришел к Фоссу и беспрепятственно промчался по ступенькам мимо миссис Томпсон, потому что джентльмен был у себя. Мальчик застал своего друга за изучением списка веревок, бурдюков для воды и прочего снаряжения, наряду с возросшим количеством муки, насчет которой немцу требовалось договориться с рекомендованными поставщиками.

— Вот и я, сэр! — выпалил парень, вертя в руках кепи из кожи кенгуру, которым обзавелся сразу по прибытии в колонию.

— Зачем пришел? — спросил немец, посасывая кончик красиво отточенного карандаша.

— Так просто, — ответил мальчик. — Пришел, и все тут.