Фосс

Что же тем временем сталось с огненным змеем? Пока аборигены занимались различными дневными делами вроде охоты, поисков клубней ямса, починки сетей и визитов, общее мнение успокоившегося племени свелось к тому, что на первых этапах своего путешествия к земле Великий зарылся в мягкое небо и отсыпается. На белых особого внимания не обращали, сочтя их сравнительно маловажными. По сути, те уподобились вкусным личинкам жуков в детских руках. Так что часть племени пребывала в предвкушении. Голоса их стали нежнее пыли, плечи опустились к земле под весом круглого тяжелого солнца, и они продолжали ждать.

У белых людей, сидевших в шалаше из веток, иного выбора не было. Они молчали и слушали, как земля трескается под жаром солнца, подобно их собственным черепам.

Фрэнк Лемезурье принялся рыться в своих вещах, перебирая кремень и трут, иголку и нитку, пуговицу, обрывки вонючих рубах, осколки, крошки, пыль, все время ища кое-что, и наконец нашел.

Заглядывать в книжку он давно перестал, хотя в ее страницах заключалась вся его жизнь: в прелестных, переливчатых гравюрах, в ведрах рвоты, в вереницах мраморных скульптур, в людях и огнях верований и намерений. Был там и коронованный Король, которому он поклонялся до своего отречения. Был там и Человек, развенчанный в самом начале. Золото, золото, золото распадалось и переходило в низшие металлы.

После полудня этот старик неопределенного возраста проковылял по палящей жаре через лагерь, словно побуждаемый необходимостью отправить естественные надобности. Вдали он увидел остов дерева — голый, выбеленный стихиями ствол. Он различал каждую песчинку у себя под ногами. Немного посидев у подножия, он принялся рвать на куски сухую-сухую плоть книжки. Его обветренные губы тихо шелестели. Кровь высохнет очень быстро, думал он.

Так и вышло.

Прислонившись к дереву, Фрэнк Лемезурье начал вскрывать себе горло ножом. Сперва кровь словно позабыла, что должна течь, ведь в изнуренном теле ее и так оставалось слишком мало. То была его финальная проба пера. Потом, собрав последние силы, он принялся расширять отверстие, пока не смог выбраться в необъятные поля безмолвия.

Тело Лемезурье еще немного подергалось и побулькало, потом успокоилось. И даже тогда одна нога продолжала подрагивать, выскользнув из большого сапога. Все, что не усохло, сделалось слишком большим…

Таким его и нашел Гарри Робартс, которого привлекли летающие клочья бумаги. Мальчик растерялся и бросился прочь, спотыкаясь и крича:

— Говорил же! Говорил же вам!

Он носился повсюду, однако каким-то чудом все же вернулся к своему предводителю.

Когда Гарри залез в шалаш, Фосс сказал, не поднимая взгляда:

— Бедняга Фрэнк.

Парнишка дрожал как лист бумаги.

— А кровь течет и течет! — кричал он. — Ох, сэр, он перерезал себе горло!

Ему и в голову не приходило, что джентльмен может лежать как зверь в луже настоящей крови.

— Нужно обязательно его похоронить, — сказал Фосс.

Однако оба знали, что им не хватит сил. Поэтому больше этот вопрос не поднимался. Они прижались друг к другу и черпали некоторое утешение во взаимной близости.

В ту ночь мальчик дополз до двери и объявил, что комета немного продвинулась по небу.

— Я рад, что увидел ее, — признался он. — Это было прекрасное зрелище! И еще она мягкая, как одуванчики.

Фосс предложил вернуться в глубь шалаша, ведь предрассветный воздух мог быть для него опасен.

— Я ничего не почувствую, — сказал Гарри. — Накроюсь до подбородка. К тому же, лежа здесь, я смогу лучше защитить вас.

Фосс засмеялся.

— Эх, Гарри, было бы кого защищать! Сомневаюсь, что я теперь хоть кому-то интересен.

— Я рассказывал, что у меня был тритон в банке? — спросил Гарри Робартс. — И птица в клетке. Она не пела, но я все равно ее полюбил. Пока они не открыли дверцу… Сэр, скажите, эта штука в небе надолго?

— Нет, — ответил Фосс. — Она улетит.

— Жаль, — сказал мальчик. — Я мог бы к ней привыкнуть.

— Спи, Гарри, — пробормотал Фосс, раздражаясь.

— Не могу. Бывают ночи, когда в голове у меня крутится все-все, что я видел. Помните тот ваш сундук, что я занес на борт, там, у лондонской реки?

Мужчина промолчал.

— Помните летучих рыб?

— Да!

Мужчина наконец разъярился:

— Ты что, спать не собираешься?

— У нас будет время выспаться. Сон никуда не уйдет. Если только собаки не выкопают. И даже тогда они всего лишь разбросают кости.

— Ты сам как собака! — воскликнул мужчина.

— Вы и правда так думаете? — сонно вздохнул мальчик.

— К тому же бешеная!

— Которая лижет руки…

— Нет. Которая рвет мысли на части!

Оба уснули или, точнее, впали в оцепенение, подобное сну, и Фосс понял, что любит этого мальчишку и вместе с ним всех людей, даже тех, кого раньше ненавидел, и такая любовь — труднее всех прочих, потому что основана на осознании собственной вины.

Затем сон восторжествовал, и изредка слышалось ворчание черных, все еще уповавших на милость огненного змея, и треск земных огней, у которых они лежали, и хруст ветвей, ломавшихся в темноте сами по себе, похоже, под весом времени.