Фосс

На их фоне Пэлфримен и мисс Тревельян превратились в небольшой темный вихрь в потоке стандартных приветствий и беззаботного смеха, вскоре окутавшего их со всех сторон. Они озирались, глядя вокруг себя запавшими глазами, пока Пэлфримен не смог приспособиться. Ему это удалось первым, потому что он гораздо менее увяз в беседе. Он подозревал, что не станет связываться ни с одним человеческим существом, зато будет хранить чужие откровения до тех пор, пока окончательный крах не развеет все тайны в пыль. Пэлфримен посмотрел на волосы молодой женщины, гладко зачесанные назад и чуть выбившиеся на висках, и погрустнел.

— Вот и ваши друзья, — сказал он и улыбнулся, теребя повод лошади. — Оставляю вас с ними. Есть пара вещей, которые требуют моего внимания.

— Друзья? — повторила Лора Тревельян, возвращаясь из своей темной грезы. — Я никого из них особо не знаю. Ведь у нас так много знакомств…

Она оглядывалась с таким видом, будто только что пробудилась ото сна. Наконец девушка заметила печальный взгляд щуплого орнитолога, который передал кому-то поводья дядюшкиной лошади и с нетерпением переминался с ноги на ногу.

— Я вам исключительно благодарна, — сказала она, — за нашу беседу. Я ее запомню.

— Неужели вы из нее что-нибудь почерпнули? — беззаботно спросил Пэлфримен.

Теперь, когда он собрался уходить, все стало легко.

— Не напрямую.

Она слишком одеревенела, чтобы и дальше пытаться выразить свои мысли и чувства словами. Она, прежде так гордо восседавшая на вороной лошади, сгорбилась и выглядела смиренной и покорной.

— Лора! — окликнула Белла со спины старого, кроткого мерина. — Здесь Уэйдсы, и Кирби, и Нелли и Полли Макморрен! Бедняжка Нелли растянула лодыжку и не хочет выходить из кареты.

Белла Боннер смотрела во все глаза и упивалась видом нарядной толпы, как всегда, горя желанием встретиться с людьми, с которыми была едва знакома.

— Вот и сам мистер Фосс, — объявил лейтенант Рэдклиф. — Похоже, ради такого события он таки вытряс моль из своей бороды!

Лора обернулась столь внезапно, что напугала лошадь, и та отпрыгнула в сторону. Впрочем, справилась девушка прекрасно, как с облегчением отметил Пэлфримен, ведь помимо железной воли у нее была и твердая рука. Лейтенант услышал, как она негодующе шикнула, и понял все по-своему.

— Держитесь крепче, Лора! — захохотал он.

Рэдклиф терпеть не мог ее тонкие, плотно сжатые губы, из которых порой сыпались двусмысленные слова и вонзались в него как дротики.

— Лора, ты сможешь с ней справиться? — испугалась Белла.

— Да! — выдохнула Лора Тревельян, сидя на немного успокоившейся, но все еще дрожащей кобыле.

Девушка посмотрела вслед Пэлфримену. У пробиравшегося через толпу орнитолога был вид тонущего пловца, которого засасывают темные глубины.

«Ах, — хотелось вскрикнуть Лоре, склониться над этой глубиной и протянуть руку в черной перчатке, — вы — мой единственный друг, и я не могу до вас дотянуться!»

Как и должно было случиться, он бросил ее на произвол судьбы. И она продолжала картинно восседать на присмиревшей лошади, чьи переплетенные вены пульсировали от раздражения.

Фосс, погрузившись в толпу, вновь обрел значительность, харизматичность, веселость и суетность. Он смотрел в глаза своим покровителям и заставлял их отводить взгляды, что меценатов радовало и впечатляло, убеждая в надежности вложений в экспедицию. Леди в его присутствии трепетали. Проходя мимо, он задевал их рукавами. В одном из таких случаев, как ни странно, немец приложился к ручке пожилой супруги богатого торговца, и та умиленно ее одернула, огляделась и хихикнула, обнажив прогалы среди боковых зубов.

Что же он за человек, недоумевала толпа, которой так и не дано было этого узнать. Если в нем уже имелось больше от памятника, нежели от человека, их это не заботило, потому что тогда бы он удовлетворил их желание вознести его на пьедестал посреди площади или парка — в память об их собственном достижении. Более того, они предпочли бы скорее отлить человека в бронзе, чем заглядывать ему в душу, потому что все темное и непонятное заставляло их нервничать, ведь даже в день столь важного исторического события, когда краски утра были ясны и ярки, к обшлагам его брюк, истрепавшимся при ходьбе, льнула черная тень.

И все же лицо его являло образчик искреннего веселья.

— Нет-нет-нет, мистер Кирби, — говорил Фосс. — Если я потерплю неудачу, то напишу ваше имя и имя вашей дражайшей супруги на листке бумаги, суну его в бутылку и закопаю подле себя, чтобы увековечить их в австралийской земле!

Даже смерть и вечность он обратил в шутку, над которой можно посмеяться при свете дня. Простота всего этого помогала ему наслаждаться жизнью. «Ужасающа простота людей, которым еще не доводилось страдать и кого невозможно любить», — подумал он и облизнул смеющиеся губы.

Некоторые из присутствующих хлопали его по спине просто для того, чтобы к нему прикоснуться. О да, Фосс наслаждался жизнью в полной мере.