Фосс

Именно в этот момент толпа расступилась, пропуская черное лакированное ландо, облеченное всеми признаками власти. Богатое убранство впечатлило даже самых неустрашимых радикалов. При виде золотых эполетов и алевшего на солнце мундира зеваки мигом пооткрывали рты. Иные сочли, что прибыл сам губернатор, но люди знающие отнеслись к подобному невежеству с презрением, потому как лицо официальное не станет разъезжать без эскорта.

Те, кто знал больше других, кто был вхож в дом или чей кузен однажды побывал на званом приеме у генерал-губернатора, утверждали, что его превосходительство слег с простудою и вместо себя отправил на проводы экспедиции полковника Фэншо.

Собственно, так оно и было: полковник приехал вместе с безымянным лейтенантиком — обладателем безупречного происхождения и розовой кожи, из каждой поры которой буквально сочились извинения. В отличие от него полковник был человеком самоуверенным, закостенелым во взглядах и худым как щепка. Он подождал, пока к нему подведут немца, и, поскольку так велел долг, держался с исключительным достоинством. Его собственные чувства скрывали бакенбарды — пожалуй, не слишком успешно; словом, вел себя как истый англичанин.

— Его высокопревосходительство генерал-губернатор желает мистеру Фоссу и членам экспедиции попутного ветра и благополучного возвращения, — объявил полковник практически без малейшего участия мышц изможденного лица, обтянутого багровой кожей там, где его не прикрывала пышная растительность.

И протянул немцу костлявую руку в перчатке.

Полковник Фэншо сказал и много других вещей. В самом деле, когда толпа подалась назад, он держал заготовленную речь о Боге, о земле, о флаге, о юной, но уже прославленной королеве Виктории. Его словам придавали необходимый вес многочисленные влиятельные лица колонии, окружившие полковника. Среди них было, к примеру, по меньшей мере трое членов Законодательного собрания, епископ, судья, армейские офицеры, не говоря уже о меценатах и гражданах, чье богатство понемногу способствовало их выходу в люди, несмотря на неуклюжее обращение с ножом и вилкой. Важные головы обнажались, несгибаемые шеи склонялись и выражали смиренную внимательность. Зрелище выдалось великолепное и, сверх ожидания, трогательное. Разодетые в сукно и лен фигуры, обладатели наилучшей британской плоти и крови и при них подобные воздушным шарикам души, данные щедрой Жизнью лишь во временное пользование, внезапно обратились в схематичные деревянные фигурки на фоне синевы бухты, раскидистых туземных деревьев и обхватившего их всех неба. По этой причине мистер Фосс, немец, воспринимал все разглагольствования о земле, флаге и прославленной королеве как поток иностранной речи, найдя прибежище в своей чуждости, чтобы защититься от смысла сказанного, и смотрел крайне скептично. Ему пришлось отвести взгляд от людских лиц и обратить его в небеса. Любое иное поведение было бы лицемерием, однако с другой стороны, кроме него больше никто из присутствующих не имел столь же полного права стремиться к этой бесконечной синеве.

Когда полковник Фэншо довел свою речь до предела высокопарности, и королева была спасена с песнями и подбрасыванием шляп в воздух, и юный розовый лейтенантик, которого звали Чарли Тэтхем, вспомнил Том Рэдклиф, неловко отсалютовал шпагой, мистер Фосс стряхнул оцепенение и в своей обычной церемонной манере представил посланнику его высокопревосходительства мистера Пэлфримена и Фрэнка Лемезурье, стоявших с ним рядом, мистера Боннера и других меценатов экспедиции — точнее, последние представились сами, поскольку имели привычку ужинать, а порой и напиваться в компании полковника.

Потом заржала лошадь, уронила кучку душистого навоза, и жизнь вернулась на круги своя.

Публика вновь пришла в движение, изо всех сил пытаясь вырвать главу экспедиции из рук друг у друга, и тогда мистер Боннер понял, что окончательно теряет свою игрушку, и надулся. Ему казалось, что никто не воздает должного его щедрости, с которой все началось и без которой нынешнее торжество не состоялось бы вообще.

— Что ж, Боннер, — заметил полковник, сочтя уместным проявить определенную долю неформальной веселости в общении с колонистами, в ряды которых его на время забросила судьба, — теперь от обычных смертных вроде нас с вами мало что зависит. Все в руках Всевышнего и ветра.

— Ах да, ветер, — протянул мистер Боннер, мрачно поглядывая на небо, — если нужно надуть паруса, ветер не торопится! В ожидании попутного ветра мы будем топтаться здесь до завтрашней ночи. Вот так-то!

Полковник, который не собирался оставаться и пяти минут после завершения церемонии, изобразил свою версию веселой улыбки.

— Тогда все зависит от воли Всевышнего, верно, Боннер?

И окликнул лейтенанта, чтобы тот велел подать экипаж, намереваясь немедля покинуть проклятое сборище и отправиться наконец обедать. Выполнив долг, сев нога на ногу и захлопнув дверку ландо, полковник обозрел окрестности с сознанием полного превосходства своего класса и звания, коих не смог бы отрицать даже сам Всевышний.