Фотофиниш. Свет гаснет

— Конечно. Но мы постарались быть выше этого. Актеры — неунывающие люди, знаете ли. Они бурно реагируют на что-нибудь, много говорят об этом, но продолжают работать. Никто не отказался играть, хотя атмосфера была гнетущая. Но я думаю, худшим был случай с головой крысы у Рэнги.

— С головой крысы у Рэнги? — переспросил Аллейн.

— Ну, голова была в его кошелке. Мы так в шутку называем мешки, с которыми они появляются. Это мешки для разных предметов, которые они используют в своих чарах; некоторые из них они добыли с трупа на виселице. Вы знаете, что предметы, которые они перечисляют, действительно использовались?

— Я этого не знал.

— Это так. «Для могущественных чар». Однако там не упоминается голова крысы.

— У вас есть собственные соображения насчет автора этих проделок?

— Да, есть. Но они не подкреплены никакими доказательствами. Просто смутные идеи, туманнее некуда. Они возникают из личной неприязни.

— Мы можем их услышать? Мы не станем придавать им слишком большого значения.

Перегрин заколебался. Фокс перестал писать и благожелательно посмотрел на него, положив большую ладонь на блокнот.

— Вы говорили с Баррабеллом? С Банко?

— Вообще-то нет, — ответил Аллейн. — Мы лишь записали его имя и адрес, и то немногое, что он сообщил о местоположении других людей.

— Он странный. У него прекрасный голос, которым он отлично владеет. Смутьян. Он состоит в каком-то странном обществе — кажется, оно называется «Красное Братство». Ему нравится отпускать гадкие шуточки за спиной других актеров. Я ловлю себя на том, что про себя называю его критиканом. Он вечно возражает против каких-то действий в пьесе, что, конечно, не внушает мне симпатии к нему.

— Разумеется.

— Думаю, ему известно о том, кто такой юный Уильям.

Аллейн вынул из кармана сложенный лист бумаги, развернул его и показал Перегрину.

— Это оставили на столе в кабинете Уинтера Морриса, отпечатав на стоящей там машинке.

Перегрин взглянул на листок.

— Да, — сказал он, — Уинти мне рассказал.

— Вы догадались, кто это сделал?

— Да. Думаю, да. Баррабелл. Это всего лишь догадка, но он был в театре в тот момент. Я решил, что это вполне в его духе.

— Вы так и сказали Уинтеру?

— Да. Уинти говорит, что он отлучался в туалет. Это был единственный момент, когда в кабинете было пусто — примерно пять минут. Из кабинета в фойе выходит окно. Любой мог заглянуть в него, увидеть, что кабинет пуст и сделать это.

— Фамилия одной из жертв Харкорта-Смита была Баррабелл. Мюриел Баррабелл. Банковская служащая. Она была обезглавлена.

— Вы думаете…

— Придется выяснить, — сказал Аллейн. — Но даже если и так, это не дает ему мотива для убийства Макбета.

— И нам совершенно ничего не известно о его связях с бедным сэром Дугалом.

— Нет.

— В то время как Саймон Мортен… — Перри умолк.

— Да?

— Ничего. Звучит так, будто я что-то скрываю. Я лишь собирался сказать, что Саймон вспыльчив и что он подозревал Дугала в ухаживаниях за леди Макбет. Она поговорила с ним и опровергла эти домыслы.

— У него не было возможности сделать это. Он гнался за Макбетом со своим тупым мечом. Ему пришлось бы заменить его на настоящий клейдеамор, с которого надо было предварительно снять бутафорскую голову, при этом его жертва должна была наблюдать за его действиями, ничего не предпринимать, а потом послушно наклониться, чтобы получить удар по шее.

— А Гастон?

— Прежде всего, время. Я сам проделал эту пантомиму и сильно выбился из хронометража. А что еще более убедительно, Гастона видели король и Нина Гэйторн, а также другие актеры, готовившиеся выйти на поклон. Он с ними разговаривал в то время, когда происходило убийство. Он прошел в левый угол сцены и взял клейдеамор в последний момент, когда появился Макдуф, и он последовал за ним.

Перегрин развел руками.

— Гастон Сирс отпадает, — сказал он. — Мне кажется, я на самом деле и не думал, что он это сделал, но я рад, что это подтвердилось. Кто остается?

— Без алиби? Баррабелл. Рабочие сцены. Лорды. Леди Макбет. И прочие, и прочие.

— Я лучше вернусь к парням. Они там пытаются принять какое-нибудь решение.

Аллейн взглянул на часы.

— Десять минут третьего, — сказал он. — Если они ничего не решили, то я бы предложил им поспать. Актеры должны прийти на репетицию?

— В четыре часа дня, бедняги.

— Это, конечно, не мое дело, но я не думаю, что вам стоит продолжать играть «Макбета».

— Нет?

— Правда рано или поздно станет известна. Возможно, это произойдет довольно быстро. Вы получите реакцию ужаса, множество нездоровых спекуляций и тот сорт огласки, который станет оскорблением для прекрасной постановки.

— Ох.

— Будет суд — мы надеемся, что будет. Ваших актеров будут донимать журналисты. Вполне возможно, что всплывет дело Харкорта-Смита, и тогда юный Уильям окажется загнанным в угол, а таблоиды будут самым ужасным образом интерпретировать его поведение. Его и его мать будут безжалостно преследовать.

— Это может случиться, как бы мы ни поступили, — печально сказал Перегрин.

— Разумеется. Но в гораздо меньшей степени, если вы решите не продолжать играть эту пьесу.

— Да, конечно.

Перегрин встал и пошел к двери.