Фотография

Дежурный врач был один на все реанимационное отделение – еле его отыскал. Наконец, кто-то показал на неприметную запертую дверь: может, здесь, стучите. Усталый мужской голос отозвался не сразу, потом сказал: «Ладно, сейчас подойду».

Бегло ее осмотрел, пожал плечами: «Что вы хотите – возраст. Делаем все, что возможно». На вопрос, почему перевели из бокса в палату, ответил так сердито-туманно, что ясно стало одно – правды не скажет. Может, и не знает – вон их сколько на него одного…

Следующие два дня было все то же – приезжал, тормошил, усаживал, с трудом запихивал в нее несколько ложек – ей было все равно, чего, – поил, переодевал, как безвольную куклу, что-то бодренькое говорил, говорил. Она иногда отвечала, но так плохо и мучительно, будто забыла все слова и теперь их заново где-то разыскивала, а затем подолгу пропихивала сквозь непослушную гортань.

Палата была на троих, одна кровать не занята. На другой, у окна, лежала женщина лет шестидесяти – тоже после реанимации. Она уже немного ходила, все сама делала, разговаривала неохотно – чаще спала, чуть постанывая, или, подложив под спину подушку, молча лежала, глядя в окно на грязное, в серых неопрятных клочьях небо – больше с кровати ничего видно не было.

Подходил к медсестрам, просил присматривать нянечек, неловко, как воруя, опуская им в карман деньги. К дежурным врачам не обращался – понял, что бессмысленно.

Когда навещал в декабре – в коридорах всегда было суетно, шумно: всюду мелькали белые халаты, позвякивали тележки, шуршали пакетами и бахилами родственники, шаркали тапками или выглядывали из дверей больные, из палат доносились голоса. Сейчас жизнь еле теплилась – в коридорах было пусто, в палатах, мимо которых проходил, – тихо, сестры сидели в своей комнате и гоняли чаи с вялыми разговорами, только в фойе негромко работал телевизор – да и тот смотрели немногие. Больница замерла, пережидая долгие праздники, затихла до выхода лечащих врачей. Выйти они должны были пока на один день – впереди еще было Рождество и примкнувшие к нему выходные…

Новая лечащая оказалась средних лет, высокая, как гренадер. Едва представился – сразу гневно накинулась: «Чего вы с ней сделали?! Она у нас в реанимации лежала в лучшем состоянии, чем сейчас!»

«Я сделал?!» – взметнулся он. И тут же остыл – сейчас не до таких выяснений. Начал торопливо, боясь что-либо упустить, рассказывать, как стала отекать, а в остальном все было нормально, как приехали по «скорой», как лечилась, в уходе не нуждалась, ходила, все делала, отеки сошли, как уже выписали – даже выписку из истории болезни дали – в ее вещах, что сложила перед его приездом, нашел, – как приехал ее забирать, а она перед этим упала, но все равно, все равно даже тогда не была такой – и понимала, и могла говорить, двигаться, и вообще… а теперь… теперь все очень плохо, хуже некуда, какой-то кошмар! Что это, из-за чего, почему?!.

Докторша слушала его внимательно, не перебивала, к концу – смотрела с сочувствием. Когда остановился, сказала: «Похоже на отравление дигоксином. Она ведь его принимала?»

«Да, постоянно, года четыре уже… если не пять…»

«А жалобы на отсутствие аппетита, на тошноту в последнее время были?»

«Да, и уже довольно давно…»

«Угу, – сама себе кивнула докторша, – картина классическая».

«Но подождите! – Он вспомнил, что в выписке этот препарат был упомянут по крайней мере дважды. – Его ведь и здесь ей давали, и в списке рекомендованных лекарств он первый! И лечащему врачу я несколько раз про то, что она есть не может, говорил! Как же так?!.»

Докторша поморщилась, как от невыносимо кислого, раздраженно бросила: «Да что они там понимают! – видимо, отделение, где перед этим лежала мама, доставляло реаниматологам немало хлопот, и, махнув рукой, закончила: – Ладно, все ясно, будем выводить»…

Вновь появилась надежда – новая лечащая доверие вызывала. И как специалист, и как человек – неравнодушная. Да и маме – пусть микроскопически, пусть чуть-чуть, но на следующий день стало легче.

Потом было Рождество, когда и она словно заново родилась, а затем… затем тот страшный вчерашний день – сейчас уже позавчерашний…

Позабыв о фотографии, о времени, невидяще уставившись на пустую поверхность стола, он вспоминал, вспоминал и пытался понять: почему, ну как это все получилось?! Почему нехитрая мысль о том, что никто никому уже давно ничего не должен, что каждый сам по себе, а значит, жизнь и здоровье твоих близких находится только в твоих руках, так и не посетила его вроде бы не самую глупую голову? Почему не бегал, не узнавал, не настаивал, не боролся, все пустил на самотек?.. И когда ее предал? Позавчера, когда вдруг взял и ушел? Встреченная в коридоре нянечка еще спросила: «Ну как, покормили?» И, услышав: «Нет, не ест… Она меня даже не узнает…» – так странно на него посмотрела… с жалостью и каким-то неодобрительным узнаванием, что ли – много, видно, таких повидала…